Дом призрения для душевнобольных
Акселю было больно. А еще он был очень зол. Только что санитар грубо заломил ему руки за спину и, отвесив оплеуху, заставил повалиться на колени. Второй санитар, пользуясь временной дезориентацией пациента, ловко натянул ему через голову рубаху, руки еще сильнее выкрутили, натягивая на них длинные рукава, после чего рукава перекрутили на спине и, наконец, завязали спереди.
– Поднимайся, падаль, – прикрикнул один, когда они закончили процедуру. Подниматься с колен, когда руки связаны сзади, не так-то просто, особенно с непривычки, однако санитары не собирались делать скидок на беспомощное состояние пациента. Посчитав, что он слишком медлителен, молодому человеку отвесили несколько пинков, после чего все-таки помогли – вздернули на ноги одним мощным рывком и, приложив дополнительно об стенку, пинками послали куда-то по коридору. К этому моменту Аксель уже перестал сомневаться в правильности своего решения ввязаться в эту авантюру. Теперь его переполняла всепоглощающая злость. Он, конечно, знал, что заведения, в которых содержатся скорбные разумом, – это далеко не дома отдыха. Знал, что попадают в эти заведения далеко не самые приятные граждане Пенгверна, ведь чтобы попасть в дом призрения, мало быть обычным, тихим умалишенным – с содержанием безобидных юродивых справлялись родственники, если таковые находились. Нет, в специализированные заведения для умалишенных чаще всего попадали те, кто в силу своих заболеваний могли нанести реальный вред окружающим. Те, чье сознание было затуманено болезнью, те, чей недуг принимал порой страшные формы. «И все равно, так обращаться с теми, кто не отвечает за свои поступки, – низко, – думал Аксель, пока его вели по грязному коридору, стены и пол которого были забрызганы чем-то бурым. В коридоре омерзительно пахло, охотник пытался дышать ртом, спасаясь от зловония, хотя, как он заметил, сопровождающих отвратительный запах не смущал. – Эти ублюдки просто упиваются своей властью!»
Акселя заставили остановиться, сопровождающий позвенел ключами, выбирая нужный, и дверь открылась. Охотника втолкнули в кабинет.
– Так-так, кто тут у нас? – улыбка у человека, сидевшего за столом, была неприятная. Вроде бы ничего необычного, вот только в глазах было плохо скрываемое презрение пополам с равнодушием. – У нас тут новенький! Ну что ж, мы всегда рады, когда наш дружный коллектив пополняется очередным постояльцем! Меня зовут Антон Оберг, и я надеюсь, что нас с вами, молодой человек, ждет долгое и плодотворное сотрудничество.
После этих слов лекарь принял от одного из санитаров сопроводительные бумаги и углубился в чтение. Аксель знал, что там написано, поскольку принимал живейшее участие в составлении собственного анамнеза:
Пациент Аксель Лундквист, мужчина, 24 года. Полезным для общества трудом не занят по причине болезни. Закончил общеобразовательную школу, дальнейшего обучения не проходил.
Больной поступил в связи с обострением состояния, недобровольно. Инициаторами обращения выступили соседи, которые утверждают, что больной считает себя охотником, а окружающих – одержимыми. Пытается следить за соседями, неоднократно совершал попытки нападения на граждан, используя подручные предметы.
Объективно:
Больной немногословен, находится в возбуждении, к окружающим относится враждебно. Свой недуг отрицает, проявляет завидную изворотливость. Агрессивен. Предварительный диагноз – параноидальный бред…
Анамнез занимал несколько страниц, однако доктор не стал вчитываться в бумаги слишком внимательно. Бегло пролистав коллективное творчество нескольких охотников, он удовлетворенно заключил:
– Ну что ж, мне все ясно. Думаю, для начала испробуем некоторые экспериментальные методики моей разработки, ну а если это не поможет, можно будет вернуться к традиционным методам лечения. Назначим холодные обливания и обертывание простынями, змеиную яму, а в крайнем случае, испробуем лоботомию. Но мы ведь постараемся не доводить до столь радикальных методов, правильно, милейший?
Аксель, который понятия не имел, что такое лоботомия, предпочел согласиться. Он так же слабо представлял себе, как именно его собираются лечить холодным душем и, тем более, змеиными ямами, но догадывался, что лечение не будет приятным. И если лоботомия – это еще более радикальный способ, то он хотел бы обойтись без него. Впрочем, значение непонятного слова он потом узнал – нашлось, кому объяснить. Охотник уже начал сомневаться, что устроить проверку в психиатрической клинике, пробравшись туда под видом пациента, было хорошей идеей. Впрочем, решение изображать ненормального с самого начала вызывало у него сомнения.
За семь лет, прошедших с того времени, как он узнал, что обладает способностями охотника, Аксель имел достаточно возможностей убедиться, что его странный дар – не такая уж надежная штука и часто дает сбои. Размышляя о сути своего сверхъестественного чутья, молодой охотник определил правила, по которым, ему казалось, он работает. Уничтожив десятки одержимых, он пришел к удивившему его самого выводу, что он чувствует вовсе не одержимых, не сами эти странные сущности, которые по непонятной причине появляются в горожанах. Спустя годы Аксель понял (и это подтверждалось наблюдениями других охотников), что он чувствует страдания, ауру боли и мучений, которая сопровождает каждого одержимого. Именно поэтому охота бывала успешной только после того, как тварь, вселившаяся в человека, совершит свое первое убийство. Эта теория подтверждалась и другими фактами, например, никто из охотников почти никогда не посещал площадь зрелищ и увеселений, на которой происходили публичные казни – просто потому, что всем им казалось, будто где-то рядом находится объект их охоты. Именно поэтому им столь трудно было работать в Чумном районе – одной из тех заброшенных частей города, где почти не бывало обычных людей, но, тем не менее, время от времени появлялись одержимые. Именно поэтому история знает несколько случаев, когда охотники убивали обычных серийных убийц, не являвшихся одержимыми в классическом понимании термина, но имеющих на своем счету большое количество жертв. Странно, что возле обычных больниц ощущения близкой беды не возникало. Может быть, оттого, что помимо страданий пациенты испытывали надежду… Но не так было в случае с домами призрения. Впервые Аксель обратил внимание на эту несообразность несколько лет назад, в то время, когда он еще считался учеником охотника и выходил на промысел со своей наставницей, гра Монссон. Тогда во время поисков очередного одержимого Акселю показалось, что ему удалось что-то почувствовать, и он уверенно направился к большому мрачному четырёхэтажному особняку, окруженному садом. Ида тогда остановила его и объяснила, что здание это – дом для умалишенных и что одержимых там нет, а то, что он чувствует – просто сбой способностей охотника, характерный для этого места. Тогда Аксель удовлетворился объяснениями и надолго забыл об этом месте. Он и теперь не вспомнил бы о том случае, если бы, случайно оказавшись возле клиники, не почувствовал, что неприятные ощущения от соседства с учреждением стали гораздо более выраженными. Тогда как раз был период небольшого затишья, когда работы было не слишком много, и охотник решил провести инспекцию. Что его заставило прикинуться больным вместо того, чтобы просто заявиться с проверкой, Аксель не мог объяснить даже значительно позже. Его бывшая наставница, с которой он поделился своими планами, только пальцем у виска покрутила, когда услышала, однако отговаривать не стала, справедливо считая, что Аксель достаточно взрослый, чтобы, по ее выражению, «самостоятельно расхлебывать последствия собственной придури». Аксель, услышав такой комментарий, был совершенно доволен – если бы охотницу саму не заинтересовало происходящее, ее комментарии были бы гораздо более ядовитыми.
