В непривычно теплое для Волжанска прозрачно-ясное октябрьское утро, прошитое тонким рассыпающимся щебетом обалдевших от тепла воробьев и надрывным вечно недовольным вороньим карканьем, хорошо бы забросить все дела и отправиться не на работу, а в какой-нибудь из парков, еще не потесненных нестройными рядами расползшихся по всему городу рынков, - туда, где с деревьев еще не облетела осенняя листва, где еще не орет музыка и можно услышать ветер, запутавшийся в ветвях высоченных тополей, которые почти достают до неба, а взъерошенные утренние коты дремлют на уцелевших лавках, и на их усах и шерсти нарядно сверкает роса. В октябре Волжанск обычно плывет через череду дождей и, погружаясь в холодную слякоть, выглядит довольно-таки неприглядно, все кажется серым и унылым – и улицы, и древняя река, и небо, и люди, но сегодня осень словно снова вернулась к началу, у всего были цвета и даже улыбки, и река, золотящаяся под солнечными лучами, казалась юной.
У девушки, шедшей через это утро ивовой аллеей четким быстрым шагом, дел было очень много, и не все из них были такими уж приятными, но она прекрасно умела отделять дела от настроения, вертела головой по сторонам и безоблачно улыбалась – и городу, и ясному утру, и спешащим навстречу прохожим, и многие из них невольно улыбались в ответ и шли дальше в ином настроении, настолько согревающе-заразительной была улыбка утренней путешественницы, рядом с которой бодро рысила предельно бородатая шнауцериха, звонко погавкивая на подворачивавшихся под ноги ворон и котов так же, как когда-то это делала в молодости. Волосы девушки были заплетены в аккуратные и совершенно несерьезные косички, весело хлопавшие ее по плечам, а на голове красовалась молочная мужская кепка с пуговичкой, выглядевшая довольно потрепанной. Кепка была великовата хозяйке и сползала набок, иногда она ее поправляла, но кепка снова съезжала, придавая девушке окончательно несерьезный и забавный вид.
Молодой темноволосый мужчина, шедший за обладательницей кепки уже несколько кварталов, в отличие от нее вид имел предельно серьезный. Он не улыбался, солнечное волжанское утро его не интересовало, а когда он бросал взгляд на часы, на его живом лице с двухдневной щетиной и коротким росчерком шрама на левой скуле появлялась откровенная досада. Мужчина шел мягко и легко, уверенно ведя девушку с собакой на приличном расстоянии, и в его карих слегка сонных глазах изредка, незаметно для прохожих, мелькали лиловые всполохи. Когда особа в кепке, притормозив, внезапно обернулась, он среагировал еще на начало поворота головы и, скользнув в сторону, растворился среди ив, покачивающих на ветру желтой листвой, проделав это так, что маневр не привлек внимания никого из проходящих людей. Суженными глазами он смотрел, как девушка, пожав плечами, отвернулась и застучала каблуками дальше, потянув за собой задумавшуюся собаку, потом снова бросил взгляд на часы и чертыхнулся.
Миновав аллею, особа в кепке бодро зашагала по тротуару, рассеянно глядя на проезжающие машины. Через полминуты к обочине свернул черный «БМВ» и медленно покатил рядом с тротуаром. Из приоткрывшегося окна с пассажирской стороны высунулась обритая мужская голова и небрежно сказала:
- Э, слышь, малая!.
- Нет, - ответила особа в кепке, не останавливаясь и не меняя выражения лица
- Че нет-то? – поинтересовалась голова озадаченно.
- Это ответ на любой ваш вопрос или любое предложение, - пояснила особа. – Нет.
- Че – сильно борзая? Че хамишь-то сразу?! – процедил пассажир БМВ с угрожающей игривостью
Девушка, вздохнув, остановилась, одновременно надвинув на глаза солнечные очки, повернула голову и тут же скривилась:
- Господи, опять гиена! Сколько ж вас развелось! Суть незнакомая – надо зарегистрировать.
- Ах ты, сучка гончая! – немедленно сменила тон бритая голова. – Зарегистрирует она… твою!.. я тебя щас в тачку суну – так отрегистрирую!..
- Хищники считают, что все гончие давно на поводках, но при этом угрожают им только дураки, - невозмутимо заметила особа в кепке. – И ты явно не очень умен. Ты обязательно кому-нибудь пригодишься. Мир, может, и изменился, но наш голод не меняется. И он всегда при нас.
Шнауцериха, развернувшись к машине, молча вздернула верхнюю губу, демонстрируя отличные клыки. В салоне немного нервно кто-то сказал:
- Да поехали уже, блин, баб что ли мало?! Еще правда местным настучит!
- Что мне местные шавки! – хохотнул бритоголовый
- Здесь местные – не только шавки, поехали, на хрен, не наша ж территория! А ты, пионерка, язык прищелкни и чеши – ничего не было!
Оскорбленный оппонент открыл было дверцу и начал вылезать из машины, но БМВ тут же рванул с места и, махнув дверцей, унесся на середину трассы, чуть не снеся не успевший увернуться жигуленок. Девушка презрительно передернула плечами, выражение ее лица снова стало безмятежным, и она зашагала дальше вместе со своей бородатой спутницей как ни в чем не бывало. Ее преследователь, за это время приблизившийся почти на минимальное расстояние, тотчас отстал, выглядя предельно незаинтересованным, но откровенная досада теперь уже почти не покидала его лицо.
Дойдя до перехода, девушка двинулась было мимо него в сторону набережной, но тотчас остановилась и нерешительно затопталась на месте, глядя через дорогу на одну из обшарпанных пятиэтажек, первый этаж которой некогда занимал районный ЖЭК, чья территория после реорганизации сильно сократилась, уступив часть площади двум магазинчикам, но из дверей, как и в прежние времена, высовывался длинный хвост очереди. Особа в кепке постучала указательным пальцем по губам, сделала шаг в прежнем направлении, но вдруг крутанулась на одной ноге и махнула через дорогу на последнем мгновении разрешающего сигнала светофора. Шедший за ней человек поспешно подскочил к переходу, уже почти не таясь, и остановился на бордюре, злобно глядя, как ведомая бодро идет к очереди в здании коммунальщиков, недоступная за плотным потоком машин.
- Твою ж мать! – вырвалось у него. Сейчас мужчина походил на пса, которого выставили на бой, забыв снять с него намордник, девица же в кепке, ничего не ведая о вызванных ее маневром эмоциях, усадила шнауцериху возле лавки, предупредительно сказав ей:
- Сиди тут, я скоро.
Собака повела кустистыми бровями чуть укоризненно – она не нуждалась в приказах, сама прекрасно зная, что ей нужно делать, потом задумчиво посмотрела на неспокойную скворчащую очередь и широко зевнула, давая томящимся у подъезда гражданам в полной мере полюбоваться великолепным набором ее зубов. Очередь слегка притихла, хозяйка же шнауцерихи с отработанной ловкостью ввинтилась в набитый людьми дверной проем и проскользнула в обитель коммунальщиков, где царила привычная с детства тягостная полувокзальная обстановка – здесь сидели и стояли с детьми, с сумками, кто-то что-то жевал или говорил по телефону, узкие коридорчики были плотно забиты гомонящими людьми, которые то и дело вжимались в стены, когда по коридору деловито шествовал кто-то из служащих обители. Воздух здесь был плотным, спертым, густо пропитанным запахами колбасы, табака, духов, спитого чая, пота и пыли. Девица в кепке с детства считала подобные места недобрыми, местами-хищниками – в каком бы настроении и физическом состоянии сюда не заходили люди, большинство из них покидали эти коридоры выжатыми и осатаневшими, с абсолютно одинаковыми выражениями лиц.
