Стальные часики с компасом на крышке протестно зазвенели, оповещая хозяина о полудне.
– Баста… – хрипловато проговорил ладный молодой человек, переводя дыхание, – Надо опять прерываться… Чёртов режим, – он раздраженно отсек ветку и бросил в сторону, – Ни черта не успеваю!
Георг одним ударом засадил топор в ствол срубленного дерева и тяжело заковылял в тень от листьев и зонтика, утирая пот с лица шейным платком. Там же на ручке зонта висела сумка и малая фляга. Руки после топора всё ещё порядочно болели от лопаток и плечевых суставов до кончиков пальцев. Сами пальцы гнулись с трудом. Он поморщился, протаскивая кисти и пальцы под мышками и оттирая о повязанную на поясе рубашку, чтобы немного разогнать кровь. Обгоревшая кожа саднила. Мышцы гудели, пот застилал глаза – если бы он не снимал рубашку, то она не просыхала бы. Всё это ещё можно было переносить, если бы комары не липли к нему как опавшая листва к ботинкам. Несколько минут молодой человек вынужден был утирать испарину, разматывать бинты на ладонях и растирать руки смоченным спиртом платком. Только вытерев флягу и пробку, он смог открыть сосуд и выпить отмеренную пинту кипяченной и обеззараженной воды. Постоянный контроль чистоты и уровня питьевой воды во флягах и организме…
Напившись и умывшись, молодой человек повязав платок на голове. И хотя от его зонтика хватало тени, он нахлобучил себе на макушку свою соломенную шляпу. Купленная в Праге шляпа-канотье ему не нравилась. И цена кусалась, и сама шляпа казалась слишком большой. В ней Георг чувствовал себя каким-то мексиканским пастухом, тем более что на острове он отпустил щетинистые усы и бородку. Не хватало только бутылки текилы и маракасов, либо абсента и банджо. "Артистический тип", как говаривала его квартирная хозяйка.
– Взбодрись, парень – лениво проговорил он, поглядывая вперед из-под широких полей шляпы на участок, немного расчищенный от Леса. Чуть поодаль в шагах ста от рубки стоял узкий сборный домик под оцинкованной крышей, просторно огороженный колышками с проволокой. Для прочности их подпирал плетень из стеблей бамбука. К домику с одной стороны примыкал просторный навес с гамаком и дощатая площадка. «Веранда». С другой стороны дома стоял шалашик. Первая его постройка на участке. Теперь Георг устроил там свою "пилораму" и хранил под его крышей добытую древесину с пиломатериалами.
– Это твой дом, Джи Бонем – тихо улыбнулся парень сам себе, – Маленький, с удобством во дворе… – он коротко посмотрел на неприметную землянку-шалаш в стороне у забора, – Зато свой!
Он ещё раз оглядел участок. Три акра с небольшим, гектар с четвертью. 125 соток. На большее денег не хватило. За оградой у края грядок с картофелем, луком и репой тянулись к солнцу в ровных рядах саженцы пальм – и кокосовые и масличные. Соседние деревца какао пока неприметны – с виду просто старые сирени, пока стручки ещё формируются. Рядом навострили остроконечные листья ананасы. Пока они ещё совсем-совсем маленькие, однако в серединках у них уже ощенились зелено-желтые шишки завязей. Маленькие – не больше яйца. В Сандокане на рынке говорят, что за год плоды могут вызреть дважды. Что ж, в конце концов, если с плантацией не получится, останется ещё его лесопилка.
– Это Твоя земля. Конечно, не господский замок и даже не пригородная дача под Прагой.... Зато это твой настоящий маленький Рай… – он сплюнул, утирая русые усы и бороду тыльной стороной ладони. Показалось, что-то попало в губы. Этого ещё не хватало.
Долго оглядывая руку – нет ли там москитов или иной грязи. Вынул часы из кармашка штанов, посмотрелся в полированную крышку. Вроде все в порядке. Все же он смочил губы спиртом и сплюнул ещё. Бедолага Дюкре после этого мучался долго… Мало того, что его мутузит перемежающаяся лихорадка, он вбил себе в голову, что насекомое заползло ему в мозги. Мечущегося и орущего художника приходится держать, чтобы он не добрался до оружия.
Георг зажмурился и тряхнул головой, отгоняя воспоминания о легкомысленном французе. Он будет осторожен.
Солоноватый ветерок проник в чащу, заставил затрепетать пышную зелень и верхушки плодовых деревьев. Не все поймут облегчение от этого дыхания жизни. Молодой человек кисло хмыкнул, наблюдая ожившие Джунгли. Там, на востоке за рядами пальм и широких лап-листьев море сияло ярко-ярко, как аквамариновый электрический фонарь в полированном серебряном корпусе. Он-то ещё живет рядом с ним, тут воздух стабильно около 30 градусов. Да и город сравнительно близко. Если конечно этот вертеп Сандокан можно назвать городом. Самая отвратительная и самая невозможная дыра из всех ошмётков, которые Австро-Венгерская монархия смогла подобрать себе. Хотя Джубаланд, Сокотра и Кабелон не лучше.
– Рай… – задумчиво повторил Георг, вынимая галеты и банку консервов из своей сумки, – "Местный климат не так удушлив, во всяком случае он не так опасен для европейцев, как климат Явы". Врёт эта ваша энциклопедия…
Жара и влажность тропиков испытывают человека на прочность – что белого, что иного цвета кожи. Европейцу тут немудрено сделается легкой добычей местных болезней. Георг по своему горькому опыту знал, как лихорадки бывают коварны. Легкое недомогание после копания торфа крутит и колотит тебя, как тряпку в стиральной машине. Душу готов продать, пулю в голову пустить, чтобы это кончилось… Хорошо сил не хватило ему дотянутся до оружия. Потому большинство белых колонистов спешат устроить свои дела и переселится на полосу умеренного климата или же регулярно карабкаются на ближайшие горы, где проще отрегулировать области комфортной температуры. Не из прихоти – из соображений безопасности для жизни.
Нездоровая обстановка диктует свой уклад жизни. Всё время колонисты вынуждены соблюдать режим из уймы запретов и ограничений, которые не встретишь в "нормальном» климате южной Африки или южной Австралии. Голову нужно всегда держать в тени, в шлеме или шляпе – и под них стоит подкладывать платки или полотенца, ниспадающие на шею и спину. Насекомых столько, что спать без сетки нельзя в принципе. Вне дома нередко приходится носить сетку, как пасечнику. Помимо соблюдения чистоты воды строгая гигиена и режим питания, четкий распорядок рабочего дня во избежание переутомления и солнечно-тепловых ударов. И хуже всего – обязательный послеобеденный сон. Его Георг не выносил с детского сада. Несоблюдение же может привести к усталости, болезни и даже смерти, тем более в дали от городов с нормальными больницами. Георг привык мириться с усталостью. Сила воли и природное здоровье позволили ему пересилить хворь. Однако умирать – тем более в туалете – от немытых рук, грязной воды или укуса какого-то москита после всех приложенных усилий он не хотел.
