«Они» пришли с первыми каплями неутихающего ливня. Этот поток воды трудно было назвать дождем, скорее, – наваждение, от которого не скрыться и уж точно не остановить. Вода хлынула с черных, закрывших небеса туч. Небо было не просто пасмурным, а практически черным. Небосвод разразился внезапно, но не так, как обычно происходит перед грозой, когда поднимается сильный порывистый ветер, нарушая сверхъестественную, даже незыблемую тишину. Очевидцам тех событий казалось, что животные внезапно проявили тревогу. Особенно беспокойно вели себя собаки. Возможно, их страх был вызван инстинктами – памятью предков.
Посаженные на цепь, будто обезумевшие они метались, пытаясь вырваться из оков. Жившие с хозяином в доме, поджав хвост, забирались в дальний угол, словно пытались быть как можно дальше от окон и входной двери, а питомцы владельцев коттеджей забивались в угол на верхних этажах. Стенания небес ощущались все сильнее и еще до первых капель окрестности Мурома содрогались канонадой, напоминающей залпы артиллерийских оружий, работающих перед наступлением основных штурмующих сил. Лавиноподобно нарастали раскаты грома. Тёмно-фиолетовое полотно небес разрывали яркие витиеватые молнии, мелькали зарницы и местами, вдалеке, небо будто вспыхивало, озаряя близлежащие домики. После обеда над Муромом нависли сумерки, затенив улицы и рощу, окружавшую помрачневший город.
Еще до первых дождевых капель я успел заехать в свой магазинчик запчастей для немецких автомобилей и забрал у продавца выручку за несколько рабочих дней. А после, до появления бескрайних очередей на кассах, умудрился купить продуктов к запланированному ужину в японском стиле. Будто бы перед стихийным бедствием люди запаниковали и принялись сметать туалетную бумагу, соль и гречку с полок, хотя ничего не предвещало беды. Сам то я терпеть не мог японскую кухню, но моя жена Маша и восьмилетние двойняшки Соня и Даша были искушенными любителями всевозможных блюд из сырой рыбы и риса. Казалось, что возиться часами на кухне, заворачивая ингредиенты в водоросли, походившие на целлофан мусорных мешков, было одним из любимых занятий моих дочерей. «Ну, а что мне? Плохо что ли? Даже хорошо!», – думал я. В это время я с легкостью мог оккупировать диван и телевизор, открыв холодное пиво, лицезреть, как наша сборная с треском проигрывает мужчинам, чьи деды и прадеды за шесть недель отдали свою страну фашистской Германии.
Мои девочки не обращали внимания на погодные аномалии. На самом деле вся наша семья очень любила грозы. Проводить вечера с Машей на веранде нашего небольшого домика, вдыхая озон и вкушая сухое вино из собственной коллекции, было лучшим занятием в беспощадно знойном августе. Интересно то, что гидрометцентр ни слова не упомянул про надвигающуюся грозу, хотя обычно их прогнозы, на мой взгляд, были весьма правдивыми.
Из окон нашего дома был виден изгиб Оки. Примерно в шесть вечера над ней нависла белесая пелена дождя. Вода падала с небес плотным потоком. Рябь, создаваемая крупными каплями, была хорошо видна через открытое окно. А на стекле от потоков воды создавался непривычный, искаженный вид всего, что можно было видеть из дома. Разводы растягивали пейзаж, создавая причудливые формы деталей улиц, ставших уже привычными для нас. И пусть дождь нарушил возможность провести вечер на веранде, ведь там уже не было сухого места, все равно я собирался весь вечер проболтать с Машей. Когда девочки – маленькие чудовища, – выполнив все свои задачи по уничтожению нашего уютного гнезда, наконец-то засыпали, наступало наше время. Эти мгновения мы посвящали разговорам обо всем. Иногда я ловил себя на мысли, что веду беседу со своей супругой о весьма мужских делах, но она никогда не уходила от разговора и не меняла тему. «Видимо, умеет спать с широко открытыми глазами», – каждый раз думал я, замечая, что рассказываю ей о деталях двигателя, а она, внимательно слушая, кивала головой. Мои дочки, конечно же, никогда не были обузой для меня. Я искренне любил всех моих девчонок, а они – позволяли мне любить их.
Несмотря на наличие электричества в эту аномальную грозу, телевизионные каналы транслировали рябь или синеву. Тогда я включил забытый архаичный радиоприемник. Но покрутив колесико частотной настройки, не смог найти ни единой работающей радиостанции, кроме местного религиозного радиоканала с тривиальным названием.
«Апокалипсис начался сегодня. Покайтесь, рабы божие, и вы будете спасены!», – нараспев, глубоко и протяжно вещал некий Отец Андрей. «Они уже здесь! Только праведные смогут сохранить свои жизни!», – я, не дослушав, выключил радио, после чего направился на кухню, где работа кипела во всю.
Так беззаботно и прошел день. Мы наслаждались круговоротом вкусов навязанной нам маркетологами японской кухни, а в это время дождь все так же интенсивно лил, образуя небольшие лужи. Они увеличивались. Росли. Становились глубже и уже к восьми вечера по улице и двору текли ручьи. Я выпил пару банок пива, а потом мы с Машей прикончили Каберне-Совиньон. В это время дочери играли на подоконнике в столовой. Сначала они о чем-то спорили, смеялись и рисовали пальцами на запотевшем стекле, как вдруг резко притихли. Внимание девочек было направленно на что-то, ввергшее их в оцепенение. Несмотря на то, что я был смелее их на целый литр пива и два бокала вина, состояние первобытного ужаса, введшего в ступор моих дочерей, сильно меня взволновало. Я, конечно, понимаю, что ребенок может испугаться тени, раскинутых, качаемых ветром сухих ветвей в окне, и даже чего-то, наблюдавшего из щели приоткрытого шкафа в детской, созданного их воображением. Но сейчас их страх был настолько сильным, что я почувствовал его и невольно перевел взгляд на большой кухонный нож, наточенный мной сегодня, не хуже самурайского меча.
С тех пор, как я заметил испуг своих дочек, прошло несколько мгновений, и в подтверждение своей правоты я услышал протяжное: «Па-а-п?». Их слившиеся в унисон голоса, словно разряд тока, хлестнули мое сознание, вернув к реальности. Их «пап» стало пощечиной, от которой я даже отрезвел. Обычно я без промедления спросил бы у дочерей, что случилось, но сейчас боялся, что это «что-то» за окном меня услышит. Странная гнетущая тревога поселилась в нас с тех пор, как пришли «Они». Я, стараясь не создавать шума, аккуратно приподняв стул, отставил его и как можно быстрее подошел к окну. За стеклом, сквозь сильные водяные разводы, искажавшие детали пейзажа, я пытался увидеть хоть что-нибудь в палитре темных тонов ночи, но кроме вполне угадываемых очертаний ближайших домов, деревьев и детской площадки с ее многочисленными горками, качелями и лавками – ничего подозрительного не увидел.
