Чем пахнет детство? У каждого по-своему. У одних свежескошенной травой, у других влажной, намокшей под дождем сиренью, у третьих — пропитанным йодом и солью ветром с моря… Детство Катрин Леманн пахло овсяным печеньем. И это был самый приятный запах на свете.
Развязав полотняный мешочек, девушка выудила кругляшек печенья. Воздух наполнился ароматом меда и корицы. Осторожно, с благоговением, положила печенье на блюдце. Пока его трогать нельзя. Это ее приз, ее награда. Она съест его позже, сразу, как только закончит работу.
Каникулы в академии Шварцхольм заканчивались. Разъехавшиеся по домам студенты вновь спешили вернуться в альма-матер. Из длинных, облицованных серым кварцитом коридоров доносились шаги, а из внутреннего дворика звонкие голоса, которые тут же стихали при появлении преподавателей.
Катрин зажгла свечу в подсвечнике, разложила на столе в ряд остро заточенные перья и открыла потрепанную и покрытую многочисленными пятнами книгу. Сдвинув ее в сторону, она достала вторую, исписанную ее каллиграфическим почерком. Аптекарь Людвиг Штофф не отличался ни аккуратностью, ни хорошим почерком. Зато она сможет заработать несколько монет, переписывая его хозяйственные книги. На крупную покупку не хватит, но можно будет приобрести новые учебники и еще останется на чашечку ароматного шоколада в любимой кофейне на центральной площади Зэодора.
Поерзав на жестком стуле, девушка взяла в руку перо, на секунду замерла, настраиваясь и потянулась к чернильнице. Сильный удар сотряс дверь. Катрин вздрогнула и выронила перо. Хорошо, что не успела обмакнуть его в чернила…
— Катрин Сиджи Леманн, немедленно откройте!
Девушка обернулась, пытаясь понять, что могло случиться в столь поздний час.
— Открывайте! Нам известно, что вы находитесь в комнате!
Она встала, и, привычным жестом поправив очки, направилась к двери, полотно которой продолжало сотрясаться под сильными ударами. Звякнул отброшенный в сторону крючок. Дверь широко распахнулась. Катрин едва успела отскочить в сторону. На пороге стоял проректор академии Конрад Крюгер. За его спиной вечной тенью замер Карл Йохансон, аспирант и помощник проректора.
Стараясь скрыть испуг, Катрин сделала книксен и спросила:
— Что случилось, господин Крюгер?
— Вас срочно вызывает ректор!
— В такой час? — в голосе девушке звучало искреннее недоумение.
Проректор ограничился кивком. Молча таращившийся на нее Йохансон два раза быстро моргнул. Катрин разгладила вспотевшими руками складки юбки и вышла в коридор. Интересно, зачем она понадобилась ректору? Уж точно не для совместных посиделок за чашечкой ароматного чая. Бартолд Нойманн, ректор академии Шварцхольм, не баловал студентов своим вниманием. Некоторые за все годы учебы могли похвастаться лишь его сухим «Поздравляю!», адресованным им при зачислении в академию. Эта мысль не давала Катрин покоя все время, пока она в сопровождении Карла Йохансона шла по длинным темным коридорам академии.
Девушка остановилась перед темно-вишневой дверью. Йохансон, наконец, перестал сопеть у нее за спиной, и, шагнув вперед, открыл дверь. Катрин расправила плечи и бесстрашно перешагнула порог.
В апартаментах ректора было светло. По углам комнаты стояли канделябры, а на столе изящный подсвечник, в котором горело сразу пять свечей. Бартолд Нойманн сидел в обитом алым бархатом кресле с высокой спинкой и изогнутыми ножками. Катрин бросила на него взгляд поверх очков и не смогла сдержать невольной улыбки. На соседнем кресле сидела полупрозрачная копия ректора в наглухо застегнутом, украшенном наградами сюртуке. Полупрозрачный двойник смерил девушку презрительным взглядом и поправил кружево на манжете своей рубашки.
— Ну, и как я выгляжу? — нарушил тишину красивый насмешливый баритон.
Катрин поспешила ответить:
— Прекрасно, господин ректор.
На обычно равнодушном лице Нойманна появилась улыбка.
— Вы свободны, Йохансон. Возвращайтесь к своему наставнику. А вы, барышня Леманн, присаживайтесь.
Катрин опустилась в кресло напротив ректора. Её сердце снова испуганно сжалось. Пропавшее за время ходьбы по коридорам академии волнение вернулось. Смерив ее оценивающим взглядом, ректор жестом двойника поправил кружевной манжет рубашки. Несколько минут длилось молчание. Потом он неохотно наклонился вперед и взял со стола лист бумаги. Быстро скользнул взглядом по строчкам.
— Тут написано, что вы, милочка, студентка четвертого курса академии Шварцхольм. Вашего отца зовут Эберт Леманн, а мать Марил Леманн. Вы учитесь на факультете управления, — Бартолд поднес листок ближе к глазам. — И весьма неплохо, должен сказать. Ваша успеваемость выше среднего уровня.
Отброшенный ловкой рукой листок лег на прежнее место.
— Я ни в чем не ошибся, студентка Леманн?
— Нет, господин ректор.
— Что ж… — он вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшой блокнот, — тогда позвольте задать еще один вопрос. Вам знакома некто Лора Бауэр?
Сердце девушки бешено забилось. Но она смогла сохранить внешнее спокойствие и равнодушно ответила:
— Нет. А кто это?
Ректор откинулся на спинку кресла. На его красивых губах снова появилась улыбка.
— А вы неплохо держитесь, барышня Леманн. Или все-таки Бауэр?
— Я не понимаю вас…— осипшим голосом произнесла девушка.
— Неужели? Тогда я объясню.
Катрин смотрела на украшенную кольцами руку ректора, сжимавшую кожаный блокнот.
— Так вышло, что я знаком с Эбертом Леманном. Мы в одно и то же время учились в этой академии. Правда, на разных факультетах. Я не слежу за судьбой своих однокурсников, не считая некоторых, особо интересных индивидуумов... Про Леманна я знал, что он женился и у него родилась дочь. Поэтому ваше появление здесь не вызвало у меня подозрений. И вот представьте, пару недель назад судьба вновь свела нас на небольшом закрытом приеме в министерстве науки и культуры. С ним была его жена Марил и дочь Катрин. Милая, но совершенно пустая особа со светлыми кудряшками и восторженными голубыми глазами, думающая лишь о том, как поскорее выйти замуж.
Лицо Бартолда Нойманна изменилось. Улыбка исчезла. Взгляд стал холодным. Выдержав паузу, ректор снова заговорил.
— Эберт лично представил мне свою жену и дочь. Значит, ошибки быть не может. Тогда возникает логичный вопрос: кто вы, милочка?
Катрин сжала руки в кулаки, чтобы не было видно, как они дрожат. Это провал. Её разоблачили. В голове пронеслось: «Еще год, и я закончила бы академию…»
— Не молчите. Я жду объяснений, — продолжал настаивать ректор. — И чем правдивее они будут, тем больше вероятность, что я позволю вам здесь остаться. Хотя, должен признать, ваши шансы невелики.
Девушка смотрела на свечи, по которым ароматными червячками стекал воск, на исписанный листок бумаги, лежащий на столе и думала. Стоит ли ей отвечать на вопросы, если, как сказал Бартолд, шансов на то, что она останется в академии, практически нет? Может, просто молча встать и выйти из апартаментов? Вещей у нее немного. Она быстро соберется. Жаль, что не удалось закончить образование. Она так старалась… Стремилась стать лучшей на факультете… Продолжая размышлять, она бросила на ректора взгляд поверх очков. Его двойник в соседнем кресле сидел, скрестив руки на груди. На его лице было презрение. Пламя одной из свечей в подсвечнике задрожало, вытягиваясь в длинную яркую нить. Тишину разрезал холодный надменный голос ректора:
