Все началось, как и всегда это бывает, на ровном месте, из ничего или, точнее сказать, с сущего пустяка. Евгений Леонидович Тихонов вернулся домой чуть позже обычного, позже ровно на одну кружку пива, которую он выпил по пороге с приятелем, присев у какого-то столика в каком-то сквере. Пиво оказалось достаточно острым, достаточно холодным и на вкус не слишком уж отвратным. Нормальное пиво. Выпили с пакетиком соленых сухариков, молча выпили, не о чем было говорить. Работал Тихонов на автобазе механиком, его приятель тоже работал на этой же автобазе и тоже механиком.
Рабочий день закончился, солнце садилось между домами, прохожие неслись куда-то по дурацким своим делам, и оба механика молча и бездумно потягивали пиво, время от времени бросая в рот брусочки соленых сухариков.
– А ничего пиво, – сказал Тихонов.
– Вполне, – ответил приятель.
– Сейчас домой?
– А куда же еще…
– Я тоже.
Такой вот разговор, если его можно назвать разговором. Правда, промелькнули все-таки слова, в которых при желании можно было услышать какой-то смысл, хиленький такой смысл, но все-таки хоть что-то…
– Может, на рыбалку в выходной?
– Можно.
– В Михайловку?
– Сговоримся, время есть.
Тут даже неважно, кто из приятелей какие слова произнес. Каждый из них мог произнести любые из этих слов. И на рыбалку они могли поехать, а могли и не поехать – их уговор, если это можно было назвать уговором, тоже не имел никакого значения. Жизнь у обоих протекала однообразная, скудная, унылая, и ничего в ней, в этой жизни, особенно не затрагивало ни одного, ни другого. И эта вот кружка пива после работы по дороге домой была для каждого в общем-то самым ярким впечатлением дня.
– Может, еще по одной? – предложил Тихонов.
– Да нет, не хочется, – отказался приятель.
Посидев еще некоторое время перед пустыми кружками, они как-то одновременно почувствовали момент, когда можно подняться и уйти. Так они и сделали. Выйдя из сквера на асфальтированную дорожку, они оба одновременно и молча махнули друг другу руками и разошлись в разные стороны. До утра, когда они снова увидят друг друга в проржавевшей мастерской, забитой забарахлившими машинами.
Открыв входную дверь квартиры, Тихонов шагнул в темную прихожую и тут же, споткнувшись обо что-то, почти грохнулся на пол, но успел, расставив руки в стороны, ухватиться за куртки, висящие на вешалке. Он чертыхнулся, оглянулся и увидел, что споткнулся о ящик из-под посылки – младший сын играл с этим ящиком, воображая его машиной, каретой, клеткой для кота и вообще всем, чем только угодно. В сердцах Тихонов поддал этот ящик, выбросив его на середину комнаты.
Средний сын, сидя на диване и положив на колени гладильную доску, делал уроки, старшая дочь пристроилась у подоконника – с чем-то она там возилась: может, уроки делала, может, записки кому-то писала. Да, она была в том возрасте, когда юные девушки уже начинают писать тайные свои записки.
– Так, – сказал Тихонов и прошел на кухню.
Жена Зинаида смотрела телевизор. Молча, неотрывно, с совершенно пустыми глазами, поскольку ничего она в эти минуты на экране не видела, а там неимоверной красоты женщина показывала блестящие, струящиеся свои волосы, лодыжки, коленки, подмышки и все остальные потрясающей красоты выпуклости и впадины, которые, собственно, и создавали впечатление жизни достойной, прекрасной и совершенно недоступной.
– А ящик в чем виноват? – спросила Зинаида, не отрывая взгляда от экрана.
– А ни в чем, – ответил Тихонов.
– Ну и нечего, – равнодушно произнесла жена. – Тоже еще…
Когда-то, лет пятнадцать назад, Зинаида имела соблазнительный носик, который вполне можно было назвать вздернутым, в моде были такие носики, им обладали знаменитые актрисы, певицы и даже победители конкурсов красоты. Но сейчас на Тихонова смотрели с лица жены только две круглые дырки – все, что осталось от вздернутости.
Да, ребята, да! Тихоновы жили в однокомнатной квартире. Комната около восемнадцати метров, кухня – меньше пяти, туалет и ванная совмещены, балкон не достигал и двух квадратных метров, а остальное нетрудно себе вообразить. В таких случаях, как известно, жизнь определяет не характер жильцов, не их воспитание или образование, жизнь определяет количество квадратных метров, именно вокруг этого вертятся все разговоры, мечты и надежды, и даже исчезнувшую вздернутость носика Зинаиды тоже можно отнести на счет этих злосчастных метров.
Бывает, что делать, что делать…
– Как прошел день? – спросила Зинаида, глядя на радужные рекламные картинки на экране.
– Нормально. – Тихонов присел на табуретку, с трудом втиснувшись между столиком и холодильником.
– Случилось что-нибудь радостное?
– Пиво с Колей выпил по дороге.
– Хорошее пиво?
– Среднее.
– Принес бы бутылочку.
– А мы разливное пили.
– Ну что ж… Главное – было бы что ответить. Родня звонила. Приветы тебе.
– Чья родня? – Тихонов тоже включился в телевизионную рекламу. Яркие картинки и разноцветные блики проносились по лицам супругов одновременно, делая их неразличимо похожими друг на друга. Конечно, Зинаида дерзила в разговоре, конечно, давала понять, что Тихонов что-то там не сделал, в чем-то провинился, в чем-то перед ней если и не виноват, то укорить его все равно есть за что.
– Нe мoя же! – дернула плечом Зинаида и уселась поудобнее на кухонной табуретке с подкашивающейся ножкой.
– И что?
– Интересовались.
– Чем?
– Нашей с тобой жизнью.
– И что ты сказала?
– Я спросила, долго ли они еще собираются жить на этом свете.
– А они?
– Говорят, пока не торопимся. Послушай, Женя… Два старика живут в трехкомнатной квартире. А ты, их ближайший родственник с семьей из пяти человек, в однокомнатной. Не кажется ли тебе, Женя, что они могли бы предложить нам поменяться квартирами?
– Так не делается.
– Почему? Женя, почему?
– Потому.
– Когда им что-то нужно, ты ведь несешься.
– Не так-то я уж и несусь.
– А Катя замуж собралась.
– Надо же!
– Но жить им негде. И так будет всегда. И мужики наши подрастают. И мы с тобой стареем. А спать нам с тoбoй негде.
– Спим же…
– Так муж с женой не спят. Муж с женой спят совсем иначе. Я уже забыла, какой ты. А ты забыл, какая я. – Зинаида все так же неотрывно смотрела в экран телевизора, и разноцветные блики все так же проносились по ее лицу, создавая игру бликов радостную, почти карнавальную.
– Ты права, Зина.
– А ты не прав. Так нельзя.
– А как можно?
– Как угодно. – Последние слова Зинаида произнесла совершенно без всякого выражения. – Как угодно, – повторила она. – Здесь не может быть никаких сомнений, колебаний, раздумий и прочего дерьма. На кону жизнь твоих детей, Женя. Они уже сейчас убогие какие-то. К ним никто не может прийти. Поэтому и они ни к кому не ходят. Они никогда не поднимутся. У них характер людей, выросших в однокомнатной квартире с совмещенным санузлом.
