Устроить осенний девичник на даче казалось хорошей идеей. Несмотря на конец октября в городе было тепло, солнечно и красиво. Остатки золотой, огненно-рыжей и красной листвы словно хохломская роспись опоясывали темнеющий осенний лес, где располагалась наша семейная фазенда.
Добираться было достаточно быстро и удобно. Чуть меньше получаса на автобусе до деревни, граничащей с объездной дорогой, и минут двадцать неспешным шагом по дороге до соснового бора.
В окружении сосен, которые с годами стали высоченными, ещё в советские времена был разбит небольшой дачный кооператив на пять улочек. Может, его и сделали бы больше, но с одной стороны подпирало деревенское кладбище, с другой – колхозные поля, которые начинались прямо за полосой леса.
Свои шесть соток от завода получила моя бабушка в далёкие 80-е. Как передовице ей дали возможность выбрать расположение участка. Бабушка остановилась на самом дальнем, в противоположном углу от центрального въезда. Чтобы быть поближе к соснам, подальше от шума и сглаза. И ещё чтобы воспользоваться тупиком общей дороги для стоянки дедова «москвича».
Потом тупик стал частью дачи, об этом уже позаботилась моя мать в 90-е. После замужества молодая пара «застолбила» место новой баней и установила забор с воротами для своей вишневой «девятки».
Бабушка с дедушкой умерли в один год, я тогда училась в девятом классе. Их похоронили рядом, на деревенском погосте, чтобы «приглядывали» за своим участком.
Через пару лет крохотный домик, где прошло моё дачное детство, разобрали и установили новый – в два этажа с террасой. У дома и бани по углам были выпирающие брёвна, что придавало особый колорит.
С годами грядок становилось меньше, лужаек и цветников – больше. Отдельно выделена мангальная зона с беседкой для тесной компании. Последним приобретением стали деревянные лежаки, искусственный прудик и мостик через него.
Я любила нашу дачу. Именно здесь я понимала, что такое релакс, что такое «отключить голову» и забыть обо всём, ощущая безмятежность и свободу.
Мне не было здесь скучно, хотя дачная жизнь шла размеренным чередом по привычному графику. Утро начиналось с жужжания электропил и газонокосилок, стука топора, журчания воды от полива и активного обсуждения с соседями планов на день. Днём было приятно подремать в тени под лёгким ветерком в тишине, которую нарушало чириканье птиц. Вечерами тянулся древесный дым из печей, который смешивался с ароматами шашлыков. Отец тоже затапливал баню и разжигал угли, внося свою лепту в общую атмосферу. И, кажется, это никогда не могло надоесть.
Даже фактическое отсутствие сотовой связи и интернета казалось плюсом: можно было спокойно забросить смартфон и наслаждаться на солнышке.
Сеть, как шутил отец, надо было заслужить, и такие «бонусы» приходили спонтанно, оповещениями с соцсетей или дождавшимися связи смс-ками. Можно было дойти до дома сторожа у центрального входа, где «ловило» от вышки в деревне. Идти до него минут десять – чуть больше, но я не слишком это любила. Через несколько десятков метров от сторожки начиналось кладбище, от которого мне с детства было жутко. Казалось, что там, за кованым забором, в вечной тени сосен кто-то наблюдает из-за крестов и ждёт. Ждёт свою жертву, конечно, чем мы в детстве с дачными подружками пугали друг друга.
Разумеется, с возрастом я поняла, что это бредни, тем более после смерти бабушки с дедушки мы регулярно ходили на их могилки. Но, как говорится, осадочек остался.
В последние два года прибавился ещё один фактор – новый сторож. Саныч был мужиком здоровым, под два метра, крепким, с ёжиком на макушке и сбритыми седыми висками. Ему в равной степени могло быть и сорок, и шестьдесят лет.
Поговаривали, что служил в горячих точках, то ли в Афгане, то ли в Чечне, то ли и там, и там. Как его занесло к нам, охранять по большей части пенсионерские грядки да грабли, никто не решался спрашивать. К тому же тот был не слишком разговорчив. Точнее, слушал он внимательно, отвечал мало и строго по делу.
Бабульки всё же разузнали, что сторож не женат. Спутницей сторожа была Герда – старая овчарка с хромой передней лапой, очень умная и верная. Было видно, что у них с хозяином своя история, о которой тоже никто не решался спросить.
В отличие от предыдущего сторожа новый оказался совсем непьющим. Предоставленный дом и участок он содержал в порядке. В огороде осталась пара грядок с зеленью и овощами, клумба-постамент с клубникой, пятачок под картошку. В маленькой теплице спели помидоры.
Остальное пространство было тщательно перекопано и оборудовано для тренировок. Взорам проходящих открывались ряды старых покрышек, здоровых пней, прочный железный турник, скамейка под углом из грубых досок – не для посиделок, а для физических упражнений.
Рядом с деревянным домом, который сторож выкрасил в травянисто-зелёный цвет, стоял стол с пленчатой скатертью и две скамейки рядом. На этом «посту» сторож видел всех, кто заходил и выходил в дачный кооператив, пока пил чай из самовара или мастерил поделки из дерева. Другой «пост» был оборудован за зарослями ирги вдоль забора на входе. Кто решался содрать чужую ягодку натыкался на взгляд хозяина, отдыхающего в гамаке.
У сторожа оказались свои правила. Первым делом он устранил общественные лазейки в заборе, по которым дачницы выбирались в лес по грибы короткой дорогой. Они пытались уговорить не прибивать крутящиеся как маятник доски, однако мужик был непоколебим: периметр должен быть укреплён.
Мы ещё раньше пробили калитку прямо с участка в лес. Отец вырезал её из дощатого трёхметрового забора, «родной» прямоугольник посадил на петли, вставил замок и закрасил в единый цвет. Проход был прямо за банькой в углу, и мы искренне надеялись, что это останется нашей маленькой тайной.
Секрета не получилось, однако Саныч по-своему отнёсся к частной собственности. Явно проверил маскировку, добротность замка, а потом досадил пару ёлок, чтобы скрыть вход от сторонних глаз. Эх, знал бы он, что ключ от замка буквально под рукой: стоит просунуть руку под калиткой и вытащить его из маленького тайника. И что по тем самым ёлкам мы безошибочно определяли, где находится вход.
С наступлением сумерек и до рассвета в сторожке горел свет, хотя хозяин мог быть где угодно. По вечерам и ночам его видели на обходах – в тёмном балахоне, с биноклем на шее, с ружьём на плече и Гердой на поводке. Он всегда передвигался медленно, словно сканируя обстановку по сторонам. У шумных домов останавливался, оценивал ситуацию и, если не наблюдал опасности, шёл дальше. Комендантского часа у нас отродясь не было, и часы тишины дачники не думали соблюдать, но второй год, как по сговору, после десяти вечера старались не шуметь.
