Мальчишка стоял, прислонившись грудью к мраморному парапету балкона, и смотрел на лежащий внизу за рекой город. Уже стемнело, и людей на улицах не было видно, и шума, шума города, к которому он привык, который чувствовал всегда, даже самой глубокой ночью, тоже не слышалось.
Было тихо. Так тихо, что изредка в текущей под балконом реке слышался плеск крупной рыбы. Редкие огни освещали улицы и площади, да что-то мелькало вдали, на окраине. Но все ближние дома, все, которые мальчишка мог видеть, были темны и глухи. Город погружался в ночь с закрытыми ставнями. Это был другой город, это был другой Волхов.
Он переводил взгляд на небо, следил за поднимающейся в безоблачном небе Луной. Луна была та же. Это было странно, но Луна была та же. И даже созвездия, которые мальчишка помнил, были те же. Он нашёл Большую Медведицу, нашёл Кассиопею. Отец показывал ему Близнецов, показывал Малую Медведицу и Полярную звезду, но мальчишка забыл, где их искать, да не особенно и пытался.
Мысли путались. Он был не в состоянии задержаться ни на одной дольше, чем на пару секунд; вихрь эмоций захлёстывал, не давая сосредоточиться и толком осмыслить происходящее.
Ещё утром… нет… ладно, не утром. Ещё неделю назад всё было просто и понятно. Всё было скучно, тоскливо, противно, но понятно. Сейчас не понятно ничего. И меньше всего – как он оказался там, где оказался.
Его не может быть здесь. Самого этого места не может быть. Однако он здесь, и место то самое, и всё так, как говорил Алексей Иванович. Он сказал правду!
Засада в том, думал мальчишка, что никто в эту правду не поверит. Что бы и как бы он ни рассказывал про сегодняшний день, ему не поверит никто. Даже мама. Даже баба Нина, которая верила вообще всему. Даже тому, что он целовался с Микой.
Мальчишка фыркнул. Он фыркал всегда, когда вспоминал про Мику. Вообще-то, её звали Микаэла, и, наверное, родители рассчитывали, что из неё вырастет прекрасная изящная иностранка, которая выучится и уедет на Запад, и выйдет замуж за какого-нибудь Ортегу или Квальяреллу и станет у неё всё в апельсине и шоколаде. А выросла толстая некрасивая плакса, с брекетами и очками, которую шпыняли все кому не лень.
Мальчишка считал, что поделом. Нечего было выпендриваться и воображать из себя хрен знает что. Ладно, хоть не Хилари назвали или там Келли – совсем бы проходу ей не было от издёвок.
Скромнее надо быть. Соответствовать как-то окружению. Вот Алексей Иванович. Уж на что до невозможности странный тип, а зовут как? Просто Алексей Иванович.
Да, Алексей Иванович… Мальчишка передёрнул плечами от тянущего с реки ночного холода, оглянулся на раскрытую дверь. Нет, тихо, всё ещё никого.
Так вот, Алексей Иванович… Мальчишка вернулся к своим мыслям. С него всё началось. Это мой Хагрид. А я тогда Гарри Поттер, что ли?!
Мальчишка опять фыркнул. Эк меня занесло, подумал он, какой я ещё Гарри Поттер?! Тут вообще всё не о том. Хотя… кое-что общее всё-таки есть, сообразил мальчишка. Им обоим по одиннадцать. Когда всё началось.
– И закончилось, – пробормотал он. Если верить Алексею Ивановичу, для него всё сегодня и закончится. Завтра то есть.
Если верить… Мальчишка опять обернулся, задержавшись взглядом на тёмной комнате и пытаясь разглядеть вторую дверь в противоположной стене. Смутная тревога неприятно булькнула в животе. Алексей Иванович его не обманывал, всё было так, как он говорил. Почти всё. Но вот царица… царица…
Царица угостила его вкуснейшими мясными пирожками, острокислой солянкой, какой мальчишка ещё ни разу не пробовал, и малиновым квасом – наверное, квасом; в любом случае чем-то таким, в чём явственно ощущался нежный малиновый вкус.
Но смотрела царица холодно. Настороженно смотрела, почти всё время. И те часы… Мальчишка знал, что они произведут впечатление, но чтобы такое… Он ещё не видел, чтобы люди так пугались.
Ему не были рады здесь. Вообще никто. Мальчишка вдруг впервые осознал это, и сам испугался. Что-то складывалось не так. Не так, как говорил Алексей Иванович, не так, как он планировал. Его-то он, конечно, не обманывал, не мог обманывать. Но что, если обманывался сам?
Мальчишка в третий раз, уже довольно нервно, обернулся назад, и как раз вовремя, чтобы услышать, как открывается дальняя дверь. Немного скованно, не зная, куда девать руки, он зашёл с балкона в комнату.
С другой стороны входили две женщины и крупный серый кот с хитрой мордой. Это был не обычный кот, и мальчишка знал это, но сейчас ему было не до него.
Он нервно смотрел на вошедших женщин, перебегая взглядом с одной на другую. Та, что впереди, постарше и понаряднее, взмахом руки зажгла в комнате свечи, осветив мягким жёлтым светом кабинет из розового мрамора с огромным аквариумом в одной стене и камином в другой. Вторая, чуть посветлее и одетая попроще, но чем-то неуловимо похожая на первую, внимательно, доброжелательно и, кажется, даже с состраданием смотрела на него.
Мальчишка сглотнул, перевёл взгляд на старшую.
– Костя, знакомься, – начала царица. – Это моя сестра – княгиня Ольга. А это, – обернулась царица к сестре, – тот, о ком я говорила. Посланец нашего брата, Костя Благов.
– Здравствуй, Костя! – княгиня порывисто обняла его. – Ну, как ты тут, как добрался?
– Нормально, – пробормотал он. Княгиня смотрела на него светло, улыбаясь сквозь слёзы. Сквозь слёзы, мальчишка готов был поклясться в этом. Но больше, чем слёзы в глазах младшей сестры, его напугал сочувственный взгляд старшей. Лучше бы царица смотрела холодно и отстранённо, как раньше, как ещё пару часов назад. Это и то пугало бы его меньше.
– Марья Моревна! – мальчишка набрался духу. – Ну что… Что вы решили?
Царица смотрела на него секунд пять или шесть, прежде чем ответить. Кажется, тоже набиралась духу. Мальчишка уже понимал, что сейчас она скажет то, что не понравится ни ей, ни ему. Кот вскочил на стол, по-хозяйски уселся и переводил заинтересованный взгляд с мальчишки на царицу и обратно.
– Костя, – неожиданно спросила царица, – у тебя есть братья или сёстры?
– Нет, нету, – озадаченно ответил он.
– А родители? – царица медленно двинулась к окну. – Они знают, что ты здесь? Ты сказал им?
– Нет, – мальчишка похолодел. Только сейчас до него стало доходить, чем всё может обернуться.
