Вначале хотелось написать книгу для себя, чтобы интересно было читать самому, причём с любой страницы, да хоть бы и с конца наперёд.
Потом додумался, что неплохо бы сделать её интересной и собственным детям, родным, друзьям. Всем, кого люблю.
Но для такого читателя – лабуду писать ужасно стыдно!
Потому начинал писать я эту книгу с воспоминаний о лучшем человеке в моей жизни – о своём отце. Достаточно из его биографии всего нескольких фактов, чтобы понять моё внутреннее побуждение.
Например, что мой отец воевал под Сталинградом и на Курской дуге. И благодаря ему появились на свет такие выдающиеся фильмы, как «Андрей Рублёв» А.А. Тарковского и «Берегись автомобиля» Э.А. Рязанова.
Да что говорить, в основном благодаря отцу я соприкоснулся со многими людьми, ставшими славой и гордостью России, будь то литература, кино, театр, музыка или живопись. Как же было не попробовать написать хотя бы о некоторых из них?
Книгу я назвал «Остановка по желанию». То есть, в неё можно войти и из неё выйти – на любой «остановке», по личному капризу. Её в самом деле можно читать с любой страницы. Состоит она из разных литературных пазлов – сюжетов, миниатюр и эссе, которые самодостаточны, но все вместе как-то работают на общий замысел, о котором лучше судить читателю.
По мере её написания я давал читать частями эту «строящуюся» книжку двум дорогим для меня людям, мнение которых высоко ценю.
И обоим одновременно предложил написать предисловие. К моему счастью, оба согласились это сделать, и потому у книги – два предисловия.
Одно принадлежит выдающемуся историку русской литературы, писателю, автору многих телевизионных фильмов, знаменитому исследователю творчества Н.В. Гоголя, литературному критику Игорю Петровичу Золотусскому, с которым я знаком более сорока лет.
И другое предисловие написано поэтом Иваном Ждановым, на мой взгляд, одним из крупнейших поэтов в своём, по крайней мере, поколении. За десять последних лет нашего дружеского общения, на глазах у него, она и написалась.
Если честно, горд, что мою книгу напутствуют два этих человека, уже вошедших в историю отечественной литературы как ярчайшие её участники.
Я с улыбкой и удовольствием читаю многожанровую прозу Владимира Куницына. С улыбкой, потому что автор от природы одарён юмором, который, впрочем, часто соседствует с иронией. В юморе он мягче, в иронии жёстче, а порой просто ядовитей.
То, что это дано от природы, я улавливаю седьмым чувством. Ни ум, ни законченная им аспирантура философского факультета Московского университета не могли бы наделить его этим даром.
Что же касается «удовольствия», то я неточно выразился. Скорее, это душевное удовлетворение, должно быть, от столь высоко ценимого мной таланта Куницына.
Когда я, спустя много лет после нашего первого знакомства, прочитал его прозу, то я тут же вспомнил завещание Юрия Петровича Лермонтова, обращённое к своему сыну: «У тебя доброе сердце».
У Куницына именно такое сердце, наверняка полученное им по наследству. Ибо родители его – люди замечательные, а отца его Георгия Куницына я считаю одним из лучших людей двадцатого века. Сын недаром так часто обращается к его личности, чья жизнь (это моё мнение) достойна героического романа. Мы все, жившие в одно время с Георгием Куницыным и знавшие его, почитали его за благородство и отважное сопротивление всякой несправедливости. Я же горжусь, что жил с ним на одной улице в Переделкино.
Иногда игривая, блещущая цитатами из разных философов (порой их чрезмерно много), проза Владимира Куницына вышла-таки из-под сердца и прямо направлена в моё сердце – сердце читателя.
Пишет он действительно во всех жанрах. Тут и короткая зарисовка какого-то житейского случая, и убийственная рецензия на претенциозный фильм режиссёра, выдающего себя за знатока русского народа, а на деле относящегося к нему как к отвратной толпе.
Читать Куницына нескучно: выбор сюжетов, действующих лиц и весёлые рассказы о самом себе (себя он держит в безусловной строгости), о своей семье. Всё это внезапно переходит на территорию вымысла, и тогда из-под его пера рождаются нештампованные истории. Таков, например, рассказ о встрече с женщиной и внезапном сближении двух до того незнакомых людей, причём, сближение происходит при обоюдном воспоминании о любимых ими стихах. Кончается же это сближение непредсказуемой развязкой.
Трогает меня краткий очерк-воспоминание о встрече со своей любимой няней, где автор клянёт себя за то, что на мгновение позволил отвлечься от её исповеди в то время, как, ослепши в старости, она не могла видеть этого его проступка.
Язык Куницына лёгок, быстр, успевает на ходу обогащаться, набирать и набирать, черпая из бытовых, житейских, а то и философских глубин.
Я сам склонен к меткому слову, неожиданной метафоре, а главное, к свободе писания, когда всё, что ты хотел сказать, льётся само собой.
Эта свобода есть в прозе Куницына.
Если собрать его разножанровые записи в книгу, то нарисуется портрет человека двадцатого и начала двадцать первого веков, человека наблюдательного и тонкого, способного видеть то, что вот-вот произойдёт в реальности.
При этом реальность и наша текущая жизнь занимает Куницына в первую очередь. Он не топчется на пятачке Тамбова, где родился, или давно освоенной им Москвы, а озирает видимое им пространство, не страшась политических «нельзя». Владимир Куницын человек весёлый и одновременно (не побоюсь этого определения) мудрый. Читать его стоит. P.S. Это предисловие написано два года назад. У меня есть что к нему добавить.
За это время талант Куницына окреп и усилился. Расширилось обозримое им пространство. Если раньше у Куницына преобладали краткие воспоминания детства, которые неожиданно открывали ему мир и себя, то теперь он выходит из этих границ и обращается к событиям социальным, требующим помимо всего капитального знания. Это и проникновение в ранние, далёкие от него отношения между людьми, в их быт и переплетения судеб, где в частную жизнь врывается эпоха.
Таковы, например, рассказ «Воздушный гимнаст» и повествование о восстании крестьян в 20-е годы в Тамбовской губернии, что обычно называется «антоновщина». Куницын-историк не уступает здесь Куницыну-наблюдателю.
Вспоминаю критический семинар, которым руководили Анатолий Ланщиков и я. Там начинающий Володя Куницын был одним из первых. Для того, чтобы обострить в нём это чувство первенства, я часто сурово отзывался о его работах. Теперь я этого сделать не могу, ибо Куницын занял своё прочное место в литературе.
В свою новую книгу он намерен включить очерки о его встречах со знаменитыми людьми. Я думаю, что это многое добавит к нашей мемуаристике.
