Она проснулась от мерного покачивания и громких ударов, будто кто-то настойчиво стучал в дверь. Сквозь сон Натке почудилось, что она еще дома, в спальне своей квартиры, а к ней пытается войти мать. Но в рождающейся постепенно и заполоняющей весь горизонт непроницаемой синеве она не узнала родного дома. Она лежала, укутавшись в потертую парку, голова и плечо ее онемели от неудобной спальной позы. Расправляя и сжимая пальцы в кулак, стараясь вернуть чувствительность в ставшую чужой руку, она схватилась другой ладонью за выглаженный волнами деревянный край лодки, подтянулась и села на изрытую трещинами потемневшую седушку.
Холодная вода билась о край байдары, вспенивалась и с шумом откатывала назад, в бескрайний простор Тихого Океана. Натка увидела, как из покрытой белыми изломами водной тьмы рождались, постепенно нарастая, белые колесницы. Они яростно налетали на суденышко, где сидела девушка, разбивались, а затем рождались вновь, продолжая нападение. Одна из волн разбилась россыпью водных осколков, они разлетелись в воздухе над головой Натки прозрачными сверкающими кристаллами. Она ощутила множество тонких прикосновений на щеках.
Натка никогда еще не видела такого огромного водного простора вокруг себя. Картина грязно-перламутрового неба, переходящего в штурм белесых воинов на постоянно ломающейся плите вод, внушала не страх даже. Это был первобытный трепет животного, оказавшегося в новой для себя стихии. Сердце ее схватила изнутри невидимая рука и судорожно стала рвать наружу. Подобное чувство раньше она испытывала, только когда ее, семилетнюю, захватил в поле ржи ливень с грозой. Над головой тьму испещряли прожилки молний, а она хоронилась среди колосьев, по которым на землю стекала вода. Мощные капли насквозь промочили одежду, поток воды заливал глаза. Но самым страшным был гром, неизменно следовавший за еще более жуткими образами – это были ярко-белые изрезы среди черноты туч. Они снисходили с неба прямо до сельской дороги. Внезапно ее родной дом, где она любила беззаботно проводить дни, нежась в лучах солнца среди тучных зарослей кабачков и помидоров, стал страшным и опасным местом. И именно в тот момент она поняла безразличную жестокость природы. Тогда она же и осознала в себе животное, поняла, что тело ее создано не для удовольствия и неги, а для выживания.
Но как выжить в таком холодном безбрежии? Чем дольше она смотрела вдаль, тем больше она проваливалась в это ощущение безысходности и страха. Чтобы уйти от него, нужно было сместить внимание на что-то другое, успокоить вновь пробудившееся животное, которое хочет лишь выжить. Она плотнее сжала тонкими длинными пальцами край лодки, но ладонь ее соскользнула вниз, она почувствовала подушечками гладкую поверхность, словно прикоснулась к коже морского животного. Это была старая байдарка, которую местные алеуты делали из деревянного каркаса и моржовых шкур. Острым носом она вспарывала пропасть воды перед собой, храбро несясь вперед. Этому сооружению человеческому и дела не было до сокрушающей мощи природы вокруг себя. Не думал об этом и алеут, налегавший на весла. Он сидел прямо перед Наткой, его широкие плечи и крепкие узловатые руки ходили вперед и назад, прокручивая длинные весла.
Федор. Это русское имя настолько же не вязалось с его внешностью, как и одеяние – с представлениями девушки об алеутах. Под коротко постриженным ежиком волос выступали борозды морщин на мясистом лбу. Под скошенными к переносице глазами виднелись мешочки, которые в пасмурном свете Командорского солнца казались подкрашенными линиями, словно у Федора была боевая раскраска. Под глыбой носа плелись корни выбеленных усов, ниже переходивших в бороду. Из-под густых волос выглядывала только нижняя губа – красная и сухая, изъеденная трещинами от соленого воздуха.
Федор был единственным, кто согласился отвезти Натку на Безымянный. Корабль Зорина и Леры задерживался, а без них основная работа, для которой она приехала, не началась бы. Однако Натке не сиделось на месте в тихой безсобытийности Никольского – единственного поселения на острове Беринга, куда она прилетела неделю назад на старом кукурузнике из Петропавловска-Камчатска. Можно было поплыть на корабле от заповедника, но уже в порту она получила сообщения от Зорина, своего куратора, что корабль только что отплыл. Ей оставалось только шагать к месту отлета. Прождав день, томясь в ожидании вместе с другими пассажирами, она села в кукурузник и улетела на Беринга.
По телефону Зорин сказал, что ждать прибытия корабля надо будет несколько дней. «Пережди у ребят на Северном мысе, можешь из будки понаблюдать за китами, тебе это интересно будет», сказал он. Она вспыхнула от неприкрытого снисхождения в последней фразе. «Тоже мне, думает я городская девчонка, только и приехавшая поглазеть на диковины», закрутилась ее мысль. Тем не менее, она сразу пошла на Северный мыс, и даже толком не познакомившись с исследователями в низких деревянных домиках, полезла по лестнице наверх в будку. Китов, конечно, в те дни не было. Не было их и в другие дни. Общение с исследователями – девушкой-энтомологом и парнем-орнитологом – быстро исчерпало себя, поскольку Натка ничего не смыслила в биологии, а те сыпали терминами и вовсе не умели ничего объяснить популярным языком. Ей оставалось только убивать время, таская книжки из комнаты-библиотеки. Их использовали для розжига печки вместо дров, но Натка от нечего делать углублялась в любую попавшуюся книгу, будь то отсыревшая советская пропаганда или помятый томик Майна Рида. Так продолжалось несколько дней – почитать книжку, выйти вскарабкаться в качающуюся на ветру будку, чтобы краешком глаза увидеть китов, потом от разочарования, что не увидела, спуститься вниз, поглазеть на океан и вернуться в домик.
Наконец, энтомолог сказал:
– Ты знаешь, на Безымянный недавно Алексей Исаевич уплыл. Ему помощь бы понадобилась. Какой-то важный проект у него там. Может, сейчас и поплывешь? Чего Зорина ждать? Только лодка тебе нужна.
Натка отбросила читать про первый поцелуй влюбленной пары, вскочила на длинные тонкие ноги и вперилась в энтомолога пронзительным взглядом.
– Поплыву! – вскричала она. А потом осторожно спросила, – А кто такой Алексей Исаевич?
Ответа на этот вопрос она не знала до сих пор, потому что энтомолог только посмеялся и пошел искать «попутку» на Безымянный. Почему-то все алеуты в Никольском шарахались, только услышав название.
– Чего это они? – спросила Натка.
– Да предубеждение какое-то, не знаю, – пожал плечами парень.
Согласился только Федор. В мятом свалявшемся бушлате и могучих кирзовых сапогах он навис над ними обоими своим великаньим ростом. Натку это удивило, так как она сама могла похвастать метром девяносто. «Тулума», – поздоровался он с заискивающей улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов. А потом махнул грубой, словно вытесанной из камня ладонью, подзывая девушку к каменистому берегу, где стояла его байдара. Она была как диковинный морской зверь. Лоснящиеся бока из шкуры морского котика скрывали каркас деревянных перекрытий, выглядевших как скелет и ребра. Перед острым носом лодки сновали птицы – топорки. Стая разом как один повернула к ним белые головы на черной шее, клубки волос по краям глаз выглядели будто строгие брови. Казалось, птица изучает и оценивает пришельца. Натка почувствовала, что вторгается в чужой для нее мир Берингии и застыла перед диковинным зверем. А Федор только крикнул что-то громко и широким взмахом рук отогнал топорков от своей лодки. Тяжело переваливаясь с лапы на лапу, словно возмущаясь такой наглостью, птицы пробежали по прибережным камням и, широко взмахивая крыльями, устремились в сторону океана.
