Лев Гурыч Дорогов
История одного незаслуженного актера
СЕРГЕЙ ДОРОГОВ
Недавно в ворохе старых бумаг нашел свою студенческую анкету. Любому занятно сравнить себя прошлого с собой настоящим. На вопрос: «кого бы вы хотели сыграть», я, первокурсник, тогда откликнулся с размахом. Первое – Гамлет, потому что Шекспир написал. Второе – Ленин, потому что его играл наш преподаватель. Третье – Лопахин, потому что Эфрос на эту роль взял Высоцкого…
Подержал я анкету в руке и вдруг понял: все сыграл! И Гамлета, и Ленина, и Лопахина. Пусть в скетч-шоу «6 кадров», но все-таки… Раз почему-то пишут, что я – «заслуженный артист России», и даже дату присвоения звания указывают – 2002-й, значит, чем-то да заслужил, значит, недаром после спектаклей на гастролях ко мне бабушки с внуками подходят:
– Мы с вами ложимся, и с вами встаем!
В том смысле, что наше шоу «6 кадров» всегда рядом, всегда с народом – с утра до ночи… Только все-таки внесу поправку: хоть и отслужил я театру положенные для присвоения звания двадцать лет, звания этого не имею. Артист я – незаслуженный.
Ролей сыграно много. Но по-настоящему любимым персонажем для меня так и остался Лев Гурыч Синичкин. Большое счастье – получить отличную характерную роль в самом начале пути. И большое напряжение – годами терпеливо ждать следующей роли, в которой ты вновь сможешь раскрыться в полную силу…
За «Синичкина» я и был принят в труппу «Сатирикона», этот театр с ярко выраженной индивидуальностью стал для нас с Федором Добронравовым, провинциальных воронежских актеров, «счастливым билетом». Но приняли меня лишь с третьей попытки, несмотря на рекомендацию Константина Райкина. Первый раз художественный совет «развернул» обратно в Воронеж. Райкин обнадежил: мол, не огорчайся, пустая формальность, пусть поиграют в демократию, годик переждем.
Федя в «Сатириконе» закрепился сразу. Все-таки, сорвали семейного человека с места, пригласили в Москву – ответственность. Он года не выждал – инициировал мой приезд уже через три месяца. Только и вторая попытка оказалась не лучше первой. Тогда Федору пришла блестящая идея – давай, говорит, Синичкина покажем. «Лев Гурыч Синичкин» – мой дипломный спектакль, переросший в большую репертуарную постановку. Водевиль имел невероятную популярность среди молодежи, народ просто толпами валил в наш маленький театр, стоящий посреди Центрального детского парка. А я сливался со своим персонажем, как перчатка с рукой! Да, водевиль – есть вещь…
Показавшись с «Синичкиным», я был принят в труппу «Сатирикона» безоговорочно. Весь состав худсовета жмурился от удовольствия, хохотал и умилялся, глядя, как мы с Федором живописуем сцены про гусара, барышню и приму-фурию. Всплескивали руками: ну вот, Сергей, можете!
Актерская стезя: жизнь – копейка, судьба – индейка. Все зависит от случая… Ну, или почти все.
У нас с Федей Добронравовым одна сюжетная линия жизни. Оба – сентябрьские, родились с разницей в день. На актерский факультет оба поступили лишь с четвертого захода, перед тем пришлось поработать в самой гуще народной: ему на заводе, мне – на стройке. И оба выбрали Воронежский институт искусств, поскольку столица «слезам не верила». Совпадений достаточно. И все-таки, при всей схожести, это разные истории.
Родился я в Казахстане, в городе Щукинске, цветущем оазисе между гор и озер, а вырос в молодом городе Рудный. Детство складывалось, как у большинства мальчишек в то время: вольная борьба, бокс, тяжелая атлетика – перебежки из одной спортивной секции в другую. Папа ушел из семьи еще до того, как я стал первоклассником, но, тем не менее, отношения не прекратились, родители сумели сохранить достоинство в ситуации развода. А потом на мое счастье я окунулся в мир театра. Тезка столичного «Современника» – наш самодеятельный театр располагался в городском ДК. Руководила театром выпускница Московского института культуры по имени Лилия, как и мои родители, в Казахстане она оказалась по комсомольской путевке.
Я был маленького роста. Когда меня буквально за руку привели в этот театр, Лилия очень обрадовалась: как раз ставили спектакль «Трень-брень» Погодина и нужен был мальчишка-озорник на главную роль. Я смотрел на «артистов» снизу вверх. Настоящие взрослые мужчины и женщины. Днем – путейцы, машинисты, экскаваторщики, вечером – мушкетеры, чеховские интеллигенты, танцовщицы. Люди стремились сюда сразу после работы, не всегда успевали переодеться и умыться как следует. Занятия строились по программе театрального училища: этюды, разминки, наблюдения, анализ, репетиции. Денег артистам за самодеятельность никто не платил, но ноги сами «бежали» в ДК, актеры собирались по зову души, а публике на спектаклях мест не хватало. Кстати, в итоге профессионалами сцены оказались трое студийцев «Современника» – очень неплохой урожай для заштатного казахского городка.
Старшие надо мной постоянно подшучивали. Перед первой премьерой, когда я должен был радостно и легко вылететь из-за кулис с портфельчиком в руке, кто-то добрый подложил мне в портфель парочку кирпичей. Я и так волновался до потери пульса, а тут – рванул портфель и опешил: портфель был неподъемный! Но собрался с духом и боевое крещение прошел вполне успешно, зритель мою оторопь не заметил, хлопали и кричали «молодец»… Потом-то я узнал, что дебютанту обязательно следует стресс перебить стрессом. Сам стал устраивать такие актерские «засады», что мама не горюй…
Еще одно пристрастие из детства: игра на гитаре. Мне очень хотелось попасть в школьный ансамбль, и мама купила самую дешевую гитару, какая была в магазине. На бирке было написано «Super Star» и что-то еще – иероглифами. Но я оказался упертый. Твердые мозоли на пальцах, кепка и гитара-недоразумение из жеваной китайской бумаги быстро сделали меня лидером среди дворовой шпаны. Я пел модные песни, заправски подпиливал лады, а потом и вовсе приобрел отечественный инструмент и стал солидным человеком.
Сейчас у меня дома три гитары, немецкая, американская и корейская. Кстати, Витьке Добронравову первые уроки игры на гитаре давал я, но педагог из меня никакой, тут ангельское терпение нужно… Когда собираются компании, акустическая «американка», обязательный атрибут застолья, идет в ход. Раньше, случалось, ночами сидел, что-то подбирал-сочинял. Сейчас времени нет, съемки, антрепризы…
Я мог поступить в театральный вуз с первой же попытки. Приехал в Свердловск, мне там очень обрадовались, легко прошел три тура. Но на последнем этапе мастер, набиравший курс, узнал, что я занимался в народном театре и «снял меня с дистанции» с клеймом «испорчен художественной самодеятельностью».
