По количеству гениев, населявших Петербург в разные времена, наш город не имеет равных. Понятие «гений места», обозначающее стечение таинственных обстоятельств, притягивающих будущих гениев или порождающих их, относится к нашему городу в высшей степени. Почему Пушкин, родившийся в Москве, засиял в Петербурге? А почему Лермонтов приехал сюда? А Гоголь?
Отчасти понятно – столица, Петербург был столицей тогда. Но и сейчас притяжение остается! Когда я возвращаюсь из Москвы и ранним утром выхожу из вокзала на Невский – снова ощущаю блаженство, почти забытое в тесной московской суете. Прохладный и пустынный в этот час Невский несет меня, словно медленная широкая река, к далекому золотому шпилю с корабликом наверху. И чем дальше – тем ощутимее свежесть, летящая с Невы. В Петербурге – сладко дышать, и никакие «пробки» не в силах этого отменить.
Наш город манит простором, свободой, легким дыханием, он не давит, дает развернуться и глубоко вдохнуть. Вот почему столько гениев оказалось здесь. И Петербург, как никакой другой город в мире, сохранил присутствие гениев, словно они только что прошли здесь, и ничего еще не успело измениться.
Вот здесь по Невскому проходил Пушкин – первый наш гений, и чуть больше века спустя – Иосиф Бродский, тоже достигший всемирной славы. Немало из литературной жизни нашего города я успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если кого не видел, то знал и любил заочно – поэтому, я думаю, мне есть о чем рассказать. Помню, как еще в ранней юности, в пятидесятые годы, гонимый затаенным тщеславием я выходил на Невский и шел среди великих теней – с нелепой, но страстной надеждой вдруг оказаться в их строю. Но постепенно надежда таяла – никто не видел меня! На Аничковом мосту ветер вышибал слезы… Как же потрясен я был, когда примерно через десять лет прочел стихотворение великого Бунина, написанное как раз про то мое состояние – на этом же самом месте!
…И на мосту, с дыбящего коня
И с бронзового юноши нагого,
Повисшего у диких конских ног,
Дымились клочья праха снегового…
Я молод был, беспеченен, одинок.
В чужом мне мире, сложном и огромном,
Всю жизнь я позабыть не мог
Об этом вечере бездомном.
И я – «не мог»! Оказывается, Бунин, будущий нобелевский лауреат, на этом самом месте испытывал то же, что я! А вот тут, в начале Аничкова моста, на углу Невского и Фонтанки Достоевский, по его словам, пережил самый счастливый момент в жизни – выйдя от Белинского, который жил в этом доме: Белинский восторженно отозвался о «Бедных людях». Вот тут он стоял, счастливый Достоевский!
А место, где я впервые понял, что стал писателем, и возликовал – совсем недалеко отсюда, всего лишь на другом конце Аничкова моста. Все-таки я прошел через этот мост! И за ним – знаменитая «Книжная лавка писателей», где писатели покупают книги других писателей, а иногда и свои. И я однажды увидел, как, выйдя из Лавки, девушка вслух читает своему кавалеру мою первую книгу, и они смеются! О чем я как раз и мечтал! Я почувствовал прилив счастья, самый острый за всю свою жизнь, – а потом, помню, мелькнула здравая мысль (что она здравая, с годами понимаю все больше) – захотелось прыгнуть в Фонтанку и утонуть, ведь все равно уже большего счастья не будет!
«Книжная лавка писателей» – как она поддерживала нас! Именно из нее мы выносили в портфелях, радуясь и таясь, первые после долгого перерыва тома Ахматовой, Цветаевой, Олеши, Бабеля, Платонова, Мандельштама, Хармса. Долгий это был перерыв, начавшийся еще до нашего рождения – и впервые эти волшебные, прежде запретные, книги появились именно здесь, в «Книжной лавке»! Это был не просто магазин – это был клуб, равный какой-нибудь «Лавке Смирдина», где собирались писатели девятнадцатого века, а в Лавке – двадцатого.
И я еще не все сказал про этот просторный перекресток на пересечении широкой Фонтанки с Невским. По диагонали от того угла, за которым находится Лавка, поднимается пышный дворец Белосельских-Белозерских. Это памятник архитектуры «заката» девятнадцатого века – когда в погоне за личным успехом архитекторы отошли от канонов классицизма и стали щеголять друг перед другом своими домами, возник архитектурный стиль «эклектика», вобравший в себя все шикарное, что было во всех предыдущих архитектурных эпохах, и смешавший все в немыслимых сочетаниях. Одним из самых успешных тут стал архитектор Штакеншнейдер, построивший дворец Белосельских-Белозерских на столь заметном месте, и многие считают его памятником начала упадка великой петербургской эпохи, и не только в архитектуре, а и в других сферах. Впрочем, помпезный этот стиль был весьма популярен у вельмож во все эпохи. В советское время в этом здании был Куйбышевский райком партии. И поскольку большая часть культурных учреждений находилось в центральном, тогда еще Куйбышевском, районе, всех мастеров культуры таскали для воспитания сюда. Я этого времени, к счастью, уже не застал. Сейчас тут находится представительство президента. Штакеншнейдер, надо признать, угадал – вельможи всех времен безошибочно выбирают его стиль.
И то если первым считать угол, где был счастлив Достоевский, возле дома купца Лопатина, четвертый угол этого знаменитого перекрестка – величественный Аничков дворец, тоже памятник архитектуры своего времени, великой эпохи XVIII–XIX веков.
На престоле России неоднократно бывали женщины, и Аничков дворец – памятник их прихотям, свидетельство их, как бы помягче сказать, жизнелюбия. Дочь Петра Елизавета Петровна, взяв с помощью гвардейцев власть в 1741 году, проявила себе достойной преемницей отца, при ней Петербург активно строился. Но, в отличие от отца, она не умела управлять своими прихотями и то и дело давала им волю. Красивый и смышленый Алексей Разумовский прибыл в Петербург с котомкою и благодаря своему чудесному голосу был принят церковным певчим. Тут-то его и приметила сластолюбивая императрица. И вскоре он стал графом и морганатическим ее мужем. Безусловно, он обладал и талантами государственными, и фамилию свою не опозорил. Кого попало дочь великого Петра не полюбила бы! Однако мне хочется тут выставить на первое место творческую его одаренность и радостно воскликнуть: вот яркий случай, когда талант преодолел все! И великий Пушкин вспомнил об этом, с присущей ему насмешкой, отметил этот успех: «Не торговал мой дед блинами, не ваксил царских сапогов, не пел на клиросе с дьячками, в князья не прыгал из хохлов». Тут все намеки абсолютно прозрачны. «Торговал блинами» в молодости «счастья баловень безродный, полудержавный властелин» Александр Меншиков, любимец Петра. «Ваксил царские сапоги» камердинер Павла I – Кутайсов, ставший при Павле весьма влиятельным. «Пел на клиросе с дьячками» – это про Разумовского, фаворита Елизаветы, фактически управлявшего при ней государством. «В князья не прыгал из хохлов» – это про хитрого Безбородко, ставшего при Екатерине II канцлером. Безбородко – один из немногих фаворитов Екатерины, не побывавший в ее постели. Великие императрицы выбирали своих фаворитов не только по красоте, а еще и по уму, но и талант тут – не последнее дело: талантливые люди выходили наверх.
