Треск сухих веток нарушил тишину ещё дремавшего леса. Это громоздкая фигура Антона, идущего в ранний час по лесной тропинке.
– И зачем же я ввязался в это дело? – думал он. – Ведь говорил же этому дураку на букву М, что прогорим, как пить дать прогорим.
Его белые кроссовки, конечно, слабо вписывались в этот лесной пейзаж. Но с каждой новой лужей они всё больше и больше принимали болотисто-грязевой оттенок.
– Хорошо, что успел свинтить. И нах… я этот контракт подписывал? А вот Андрею, наверное, каюк. По-любому загребли. А вдруг он сдал меня им?
Погрузившись в тревожные мысли, Антон не заметил упавшего дерева и резко и смачно решил отдохнуть, распластавшись по земле.
– Су…! Бл…! В пи… всё! Да еб… оно конём! Нах…! Еб..ться – кувыркаться! – этот список можно продолжать бесконечно, поскольку на душе у Антона, мягко говоря, было ху… худо.
Минут через 20 он наконец-то увидел очертания домов. Это были старинные деревенские избы, покосившиеся от времени, сморщенные и иссохшие, поросшие мхом. В одной из таких жила бабушка Антона, которую он не видел уже больше 20 лет. Он бы рад не видеть её столько же, но случай привёл его в этот покинутый Богом уголок.
– Как тут всё изменилось, – думал он, входя в деревню, – и где же живёт эта старая ведьма?
Тут он заметил на крыльце одного дома древнюю старуху, которая, опершись костлявыми руками на клюку, отстранённо смотрела в одну точку.
– Бабуля! Эй, мать! Скажи, где здесь живёт… Эээ… Как её… Агнесса Метёлкина?
– А? Чаво? – всколыхнулась завёрнутая в бесконечные платки ожившая мумия, – ты кто, мил человек, будешь? Каким ветром в наших краях? – посыпались бесконечные вопросы. Лицо её стало обеспокоенным, глаза так и сверлили Антона насквозь.
– Здрасьте, я Антон, внук бабы Агнессы. Вы знаете, где её дом?
– Антон… Имя-то шибко знакомое… Внук? Ааа, внук! Экак ты вымахал, здоровое дитятя. И не узнать совсем. – бабке явно не хватало собеседника в этой глуши. – Как живёшь? Чем дышишь? Не поджанился ли ещё? Надолго ли к нам? Как нынче то в городе ходют – фильдеперсово.
Похоже без подобного ритуала что-либо узнать было невозможно. Наскоро поведав ей о своих (светлых) делах, он повторил свой вопрос.
– Агнеска то? Знаю-знаю. Недалече. Отель через три дома. Тама и живёт. Но нельзя тебя, милок, к ней-то. Ты ж поди и не знашь всей канвы, что тута творится.
– Да-да, – сказал уже на ходу Антон.
Слушать эту старую каргу ему вовсе не хотелось. Тело ныло от долгой ходьбы, голова болела. А тут ещё скрипучий голос назойливой бабки.
– Стой, окоянный! Ежели пройдёшь ещё хоть три четверти, то сгинешь в мгновение ока! – раздался голос старухи.
Антон встал как вкопанный. Его удивило, хотя, наверное, даже напугало то, что голос как бы звучал у него в голове. Это даже не призыв, а приказ, ослушаться которого не хватало духу.
Он обернулся, старуха стояла около своего крыльца, опершись на клюку. В глазах её сверкали молнии, рот как-то странно двигался, будто бы она пережёвывала кость.
– Зайди в избу! И шибче, шибче!
И вновь Антон слепо повиновался. Страх сковал его по рукам и ногам. Хотелось поскорее убраться, но требовательный тон ветхой, казалось бы, бабулечки заставил его пройти в её дом.
Дома было по-стариковски. Затхлый запах, оленьи рога над входом, пыльный ковёр на вздувшейся стене, кружевные вязаные салфетки повсюду.
– Ты уж извиняй, гостей не ждала, – проговорила старуха. – меня баб Маней звать. Садись, сейчас чайку скипячу.
Антон сделал, как было велено. С одной стороны, все его действия были, словно под гипнозом. С другой стороны, он проникся каким-то обаянием к бабе Мане.
Пили чай.
– Должна тебе рассказать о твоей бабке, – сказала бабушка Маня, когда все формальности доброй хозяйки были соблюдены. – она ж не простая старушка. Агнеска до поры до времени была душевной бабой. Всем помогала, все её любили.
Баба Маня погрузилась в воспоминания, и лицо её даже как-то просветлело.
– А вот годов как 13 тому взад, сподобило ей в лес пойти, да прямиком в леший день. А в энтот день никто в лес не ходит. С тех пор пошла молва, что Агнеска то стала с нечистым якшаться. Вот с этого начались-то беды всякие. У кого скотина помрёт, у кого сарай загорится, а кто в страшных муках вдруг помрёт. Вот и извела твоя бабченка всех до единого. Токмо я и осталась тут, но меня она не тронет, потому как заговорённая я от ейной порчи. Вот и…
Внезапно зазвенел телефон Антона. Баба Маня в ужасе отпрянула, закрыв лицо руками. Антон словно очнулся от какого-то забвения.
Заработала связь. Он мельком увидел с десяток пропущенных звонков и сообщений, далеко не приятного содержания.
"Сука! Ты где? Я тебя пи…"
"Мы всё равно тебя зам…"
"Парень, ты не с теми свя…"
И т. д.
– Так, бабка, что за херню ты тут несёшь? – к нему вернулась былая уверенность. – Где дом моей бабушки? Отвечай!
– Ой, милок, дак я ж…
– ГДЕ ЭТОТ ЧЁРТОВ ДОМ?!
– Отсель третий справа. – отрешённо произнесла старушка.
Антон решительно отправился к выходу. Баба Маня, всплеснув руками, тихо сказала: "И этот не жилец".
Наш герой этого не слышал. Выйдя на улицу, он отправился к указанному дому.
– Сука, сука, сука… Что же, бл…, делать? Что будет с Лизой? Нет, её они не тронут. Эта силиконовая кукла лежит сейчас где-нибудь на Бали. И почему я попёрся сюда? Валялся бы в Дубаях, грел яйца. Или на худой конец в Анапу.
За этими мыслями он не заметил, как подошёл к указанному дому. На крыльце сидел какой-то старик в фуфайке, семейных трусах. На ногах были кирзовые сапоги. Он увлечённо скручивал самокрутку трясущимися руками.
– Здорово, дед! Здесь живёт Агнеса Метёлкина?
– Ух, ты ж… – старик от неожиданности выронил самокрутку.
– Чаво надо?
– Я спрашиваю, здесь живёт Агнеса Метёлкина?
– Агнеса Метёлкина? – словно пробуя это имя на вкус, дед что-то пытался вспомнить. – Тута я живу, а таких не знаю…
