Анастасия Орлова - Отблески солнца на остром клинке

Шепотки за её спиной шуршали, как промозглый дождь по опавшим листьям, стекали за шиворот холодными струйками по смоляной косе, небрежно свёрнутой в пучок, и неприятно липли к коже. Поздним вечером в захолустной харчевне Тшера́ ждала свой ужин и чувствовала, как позади неё назревает недоброе.

«Стоило раз в жизни сесть спиной к чужакам…»

Она неслышно вздохнула. Следовало уйти сразу, как увидела, что незанятый стол остался только один, в углу у самой кухни, и сидеть придётся спиной к трапезной, да ещё далеко от выхода. А лучше бы и вовсе сюда не соваться – послушать чутьё, проехав мимо этой дыры, заночевать в лесу, под октябрьским небом. Но лихорадка пробирала до костей, усталость валила с ног, а желудок пустовал вторые сутки, и Тшера пренебрегла смутной тревогой, зародившейся глубоко под солнечным сплетением, развернула кавья́ла[1] на манящий медовый свет, лившийся из окон харчевни.

«Зря. Кончится дурным…»

Она до самых пальцев натянула узкие рукава чёрной плащ-мантии, спрятала подбородок в шарф, чтобы никто ненароком не заметил ритуальных татуировок, серой вязью сбегающих по смуглой шее к запястьям. Может, обойдётся без крови и ей просто дадут уйти? Она бросила через плечо осторожный взгляд. Позади ничего не изменилось: три длинных стола, за первым – семеро крепких, уже поддатых ребят, за вторым – ещё четверо, за третьим – двое бородачей постарше.

«Вот эти явно что-то замышляют».

У дверей притулился вышибала: даже сидя детина почти доставал бритой макушкой до потолка, а шириной плеч занимал едва ли не весь проход.

«А этот силой троих сто́ит».

Детина, словно почувствовав её взгляд, посмотрел в ответ круглыми, будто стеклянными глазами – не поймёшь, что на уме.

«Добра не жди», – подумала Тшера, отворачиваясь. Голова всё сильнее наливалась чугунной тяжестью, отдававшейся тупой болью в глазах, озноб пересчитывал позвонки и косточки.

На стол перед ней с грохотом опустилась глиняная миска с дымящимся варевом, ноздри защекотал аромат мяса, зелени и топлёного масла.

– Хороший у тебя кавьял, ки́риа[2], – скрипуче протянула хозяйка, – зубастый!

«И пальцы чужакам хорошо откусывает».

– И намордник у него что надо, – продолжила хозяйка. Она точно знала, о чём говорит: сама свела Ржавь в стойло. – Дорогой, поди? Впрочем, и у тебя одежонка не обсевок в поле. А за ужин ты всего полмонеты дала…

За спиной повисла липкая тишина.

«Без крови не обойдётся».

– Столько ты назвала, маи́ра[3], – хмуро отозвалась Тшера и услышала, как позади неё парни вылезают из-за столов – скрипят под ними лавки; как подходят ближе: ни спешки в движениях, ни дружелюбия.

«А на ногах – сапоги. Как мои, из хорошей кожи, на добротной подошве. Снятые с неосторожных путников…»

Тшера ухмыльнулась криво и зло, прямо глянув хозяйке в глаза.

– Всех гостей так встречаете?

– Только таких пригожих, как ты, кириа, – ласково ответила та, – но такие к нам редко захаживают. Места, видишь, глухие совсем… – Хозяйка выразительно посмотрела на золотые кольца на пальцах Тшеры, на дюжину мелких колечек в её ушах. – За ужин полмонеты дала, а на ладные свои побрякушки не скупилась – вон как блестят! Южане любят золото, оно так идёт к их смуглой коже!

Верхняя губа Тшеры, рассечённая едва заметным косым шрамом, брезгливо покривилась.

«Метки Чёрного Вассала к моей смуглой коже идут не меньше…»

Она медленно положила ложку на стол и чуть поддёрнула рукава, обнажая серую вязь древнего языка на запястьях, чтобы увидела не только хозяйка, но и сгрудившиеся позади разбойники.

«Не передумали?»

Но хозяйка на татуировки даже не посмотрела, маслянисто улыбнулась двум золотым браслетам – широкому и тонкому – на левом запястье Тшеры, стрельнула глазами поверх её головы, будто отдавая приказ, и была такова, скрывшись за тяжёлой кухонной дверью. С той стороны, поставив точку в приговоре, скрипнул засов.

«Останусь без ужина».

– Такая вкуснятинка, да на золотом блюдечке! – с насмешливой елейностью протянул один из парней за её спиной, остальные предвкушающе заусмехались.

Тшера медленно поднялась во весь рост – высокая, гибкая, вся в чёрном. Развернулась к разбойникам лицом, окинув их тяжёлым взглядом тёмно-карих глаз.

«Нашли, с кем связываться, полоумки. Чёрному Вассалу ваша шайка – раз чихнуть… Однако для полудохлого Вассала возможны варианты».

– И откуда же в нашей северной глуши такое угощеньице? – Парням было всё ещё весело.

«Но это ненадолго».

– Сам церос таким лакомством не побрезговал бы, а всё нам достанется! – лыбился всё тот же, остальные поддерживали его смешками.

«Ну, с первым ты прав. Со вторым возможны варианты».

Тшера почувствовала, как под плотно обхватывающей её талию плащ-мантией раскаляются живые клинки – Йамараны.

«Не подведите, братья».

Разбойники не ждали серьёзного отпора от молодой женщины – почти девчонки. Так, разве что визгливых брыканий и сопливых упрашиваний. Их не насторожили ни её угрюмый вид, ни ритуальные татуировки, ни белые ниточки застарелых шрамов, прочерченные по смуглой коже на губах и нижней челюсти.

– Давай, вкуснятинка, снимай колечки! Или помочь? – хмыкнул разбойник.

– Штанишки тоже снимай! – Ещё один потянулся к ней, но коснуться не успел: его рука брызнула горячими рубинами на физиономии его товарищей и отлетела в сторону, шмякнулась на пол.

Никто не уследил, когда Тшера распахнула плащ-мантию, когда выхватила из-за пояса кинжалы. Заметили только, как она молниеносным движением взлетела на стол позади себя, мантия взметнулась за её спиной чёрными крыльями, а в руках блеснули два Йамарана: изогнутые лезвия в виде птичьих перьев, слепящие росчерки крестовин, кисточки темляко́в[4] цвета венозной крови. Разбойники застыли, выпучив глаза.

«Уже испугались, но сообразить – чего именно – ещё не успели».

Один из Йамаранов остался чистым; лезвие второго, умытого алым, очистилось за мгновение, втянув в себя всю кровь. Клинки изголодались.

«Хоть кто-то будет сегодня сыт».

– Чёрный Вассал, сука! – завизжал безрукий, прижимая к себе культю: и боль, и осознание того, кто перед ним, докатились до его птичьих мозгов одновременно.

«Догадливый…»

Его дружки отступили на шаг, словно море отхлынуло, ощетинились ножами, загораживая выход, у которого стоял не шелохнувшись бритый детина и пялился на Тшеру круглыми полоумными глазами.

– Нас много, тварь, а ты одна, – с угрозой прошипел мужик постарше.

«Не одна, ублюдок. Со мной два Йамарана».

Рукояти клинков привычно лежали в её ладонях, разгоняя по сакральным татуировкам тепло и приятное покалывание.

– И я пока могу уйти, оставив вам ваши жизни, – хрипло ответила Тшера. – Тебе решать.