– Так ты взял, что ли? – прозвучал вопрос из глубины комнаты.
– Взял, – несколько обиженно ответил сиплый мужской голос.
– Ну, так наливай!
Козырь выставил на грязный стол бутылки с водкой и полез в холодильник, откуда достал двухлитровую банку соленых огурцов. Потом ко всему этому было добавлено полбуханки черного хлеба, а также банка кабачковой икры.
– Ох, ни фига себе! – восхищенно заметил выходящий из комнаты Шило. – Да мы сегодня живем! Откуда на икру-то деньги?
– Магазин дешевый нашел, – ответил Козырь. – Прикинь, там водка по тридцать два! Так что даже на хлеб хватило. И вот еще, – он вынул из кармана три пачки «Примы».
Взгляд Шила стал совсем веселым. Он, потирая руки, вышел из комнаты и опустился на колченогий табурет в кухне, принимаясь ножом открывать водку.
– Стаканы давай! – скомандовал он.
– А это пусть хозяин заботится! – Козырь пнул ногой развалившегося в кухне на старом диване еще одного собутыльника. – Вставай, Горбатый!
– Я тебе не Горбатый, а Горбачев Павел Петрович! – важно прокряхтел с дивана хозяин. – А то моду нашли…
Немилосердно сипя и шумно вздыхая, он слез с дивана и потянулся к буфету. Вслед за этим на столе появились три заляпанных граненых стакана, один из которых был надтреснут. Его он протянул собутыльнику по кличке Шило.
– Ну чо, поехали, что ли? – спросил Козырь, разлив водку.
– Поехали.
Они чокнулись, не произнося никаких тостов, поскольку здесь это было не принято. Всегда считалось, что пьют они исключительно за здоровье. Ну, разве что еще, может быть, с горя. Разговаривать о своей горемычной жизни приятели любили, но только после того, как принимали по крайней мере граммов по триста.
Действие происходило в старом ветхом деревянном доме, принадлежавшем Горбачеву. Все шло в соответствии с привычным сценарием – сначала выпивка, потом задушевные разговоры за жизнь, затем слово за слово – драка, а потом и спокойное отбытие в мир сновидений.
– Хорошо пошла, – привычно сказал Шило, которому доводилось пить почти что все спиртосодержащее.
– Крепкая какая-то, – поморщился Козырь. – Ф-фу…
– Да вообще левота, – брякнул Горбачев, который никак не мог отдышаться и жадно втягивал носом запах от хлебной корки.
– А ты чего хотел за тридцать два рубля? – обиделся Шило.
– Я деньги плачу, – важно сказал Горбачев.
– Деньги, деньги… Давай вон наливай! Деньги – дерьмо!
– Водка твоя дерьмо! – завелся Горбачев.
Однако приятели выпили еще по одной. Горбачев, закусывая огурцом, все никак не мог успокоиться.
– Вот раньше, – потрясая крючковатым пальцем, вещал он, – раньше водка была не такая. Нет, не такая… Раньше выпьешь так выпьешь. А сейчас – левота одна. Пьешь и думаешь, может, к утру окочуришься.
– Да нормальная водка! – ответил Шило.
– А если не хочешь – не пей, нам больше достанется, – заметил Козырь.
Подобная перспектива, однако, совершенно не устраивала Горбачева, он сам разлил остатки из первой бутылки и начал откупоривать следующую. Выпив, Горбачев продолжал:
– Раньше-то за качеством следили. А сейчас капиталисты хреновы ни фига не следят.
– Да какое там следили! – отмахнулся Шило.
– Следили, – убежденно заявил Горбачев. – А теперь не следят. Им только бы деньги заработать, а что народ травить – на это им плевать. Вот на Западе если что – сразу увольняют или вообще лавку закрывают. А что – по телевизору я смотрел, сам видел.
– Видел он! – передразнил его Козырь. – У тебя телевизор-то не работает. Третий год пылится.
Он кивнул в сторону старого черно-белого телевизора, который стоял прямо на полу в углу кухни.
– Слушайте, давайте его продадим, – пришла в голову мысль Шилу. – Все равно зря вещь пропадает. Если даже на запчасти, то это два пузыря.
– Я тебе продам! – прикрикнул Горбачев. – Это мне на свадьбу подарили.
– У тебя когда свадьба-то была? Тридцать лет назад.
– Вот именно. Юбилей бы в этом году справил.
– За это надо выпить, – проявил находчивость Козырь.
– Не за что пить-то, – горестно вздохнул Горбатый. – Нинка-то моя и знать меня не хочет. А я ее так любил, блин! Так любил!
– Любил, любил, – в излюбленной ворчливой манере передразнил Козырь. – Долюбил! Я свою тоже вон любил, а что толку? Как только здоровье сдавать стало, она мигом хвостом вильнула, кобеля нашла и смоталась!
– Так она тебе квартиру оставила! – заметил самый миролюбивый из компании Шило.
– Квартиру, квартиру… На хрена она мне сдалась?
– А что ты пропиваешь-то? – спросил Шило. – Ее же и пропиваешь.
– Небось и пропил уже, – поддакнул Горбачев.
– Это дело мое, – отрезал Козырь. – Потому и пропиваю, что не нужна. Я женился не из-за квартиры, а чтоб в доме хозяйка была. Таким хозяйкам подол надо задирать, да ремнем по заднице толстой! А я все жалел, ну так, может, иногда… – смутился он.
– То-то она у тебя вся в синяках ходила после праздников, – заметил Горбачев и поводил рукой по животу. – Что-то нехорошо мне.
– Старый стал совсем, – тут же нашел объяснение Шило. – Давай выпей вон, все мигом пройдет!
И снова наполнил стаканы.
– А ты свою не бил, что ли, рожа твоя горбатая? – занюхивая рукавом, спросил Козырь.
– Это у кого это рожа горбатая? – набычился Горбачев. – Это вон у тебя кирпича просит.
– Да пошел ты!.. – огрызнулся Козырь.
– Ты кого это послал? – пуще прежнего взвился хозяин. – На мои пьем, и он еще меня посылать будет! Я тебе сейчас ребра-то пересчитаю!
– Кому это ты пересчитаешь? Ты что, бык, что ли? Или вагон здоровья? Так сейчас разгрузим!
Козырь начал тяжело подниматься со стула, сжимая кулаки. Горбачев потянулся за пустой бутылкой, сжал ее за горлышко и уже замахнулся, как его руку перехватил Шило.
– Вы что, мужики, вы что? Охренели, что ли?
– А что он здесь выпендривается? – кивнул в сторону Козыря Горбачев.
– А он чего? – в свою очередь ощетинился тот.
– Да ладно вам, еще вон осталось, – кивнул Шило в сторону водки.
– Я не буду, чего-то меня мутит, – признался Горбачев.
– Меня вообще-то тоже, – поддержал его Козырь и тут же нашел объяснение: – Это все из-за огурцов твоих!
– Чего ты тут на мои огурцы? Это жена моя делала.
– Когда? Двадцать лет назад? – хмыкнул Козырь.
– Это он небось у бабки своей спер, – улыбнулся Шило. – Помнишь, он снял какую-то шмару на Сенном два месяца назад? Женщина – подарок!
Козырь ухмыльнулся, вспомнив, с какой «необыкновенной красоты и обаяния» женщиной познакомился Горбачев на Сенном рынке, и пьяно загоготал. Дама та была украшена синяками, на нижней губе ее красовалась отвратительная бородавка, говорила она сквозь гнилые зубы и через слово был мат, а уж запах от нее исходил такой, что даже видавшие виды Козырь и Шило брезгливо морщили носы и отворачивались. А уж хвасталось это чудо природы напропалую – и что в молодости она была красавица, и что сейчас еще, стоит ей только накраситься и пройтись по проспекту, как все мужики будут ее. А один, начальник самый главный, в ногах у ней валялся, замуж звал.
