Смотрели за грани земные,
Аршинами родину мерили,
Пока не пришли нулевые…
Крыша
Сегодня я предприму последнюю попытку…
Стоя у железобетонного бортика оранжевой семнадцатиэтажки, остекленевшими глазами я наблюдаю только плоскость бескрайнего горизонта над вечным покоем.
Использую возможность вернуться и все исправить…
Безразличие и неопределенность накатывают и уничтожают, встряхивая нервной судорогой. Пытаясь найти спасительную зацепку, я перелистываю прожитые главы одну за другой.
Я вслух перечисляю имена безвременно ушедших, вечно молодых, которые перешли Рубикон и отказались бороться за угасающую жизнь.
Это мой самый короткий маршрут, и фатальный исход его наиболее очевиден…
Однако сегодня дельфины ставят меня перед выбором, который выжигает изнутри и заставляет опустить бездонные зеницы вниз.
За кромкой материи я слышу голоса, зовущие к себе с безудержной яростью.
Я наблюдаю эту картину с головокружительной высоты птичьего полета, не в силах вмешаться в происходящее. Решение уже принято.
Мы вскоре встретимся, друзья…
У меня осталась всего одна попытка и один-единственный рывок из замкнутого пылающего круга.
Поток разорванного сознания спускает меня по этажам, босыми стопами по ледяным ступеням, от пролета к пролету, в попытках реанимировать яркие вспышки помутневшей памяти.
Этаж 17. Самый лучший день
Мы – генетический продукт распада некогда великой страны, посеянный в эпоху больших надежд, на поля всеобщего беспредела, и удобренный классовым расслоением. Какой урожай можно собрать с такого посева?
Уездный город К. Полупустая фанатская трибуна футбольного стадиона. Великолепная семерка местной молодежи распивает спиртные напитки под унылое противостояние клубов любительской лиги. Мой товарищ Антоха, приправленный афганским хэшем и двумя гранеными стаканами чистейшего таможенного спирта, вызывающе поддерживает наш безнадежный коллектив. Расклад – один к семи его не смущает, у этого парня цельнометаллические яйца.
Полуфинал чемпионата. Середина матча. Игра кость в кость. Вскрик, заморозка, носилки, внештатная замена правого инсайда.
Хромая, выхожу из подсобного помещения.
Игра остановлена. Участники соревнований оттаскивают шпану с района от моего обезображенного друга. Порванная в клочья любимая гавайская рубаха, перекошенный нос, выбитые стекла солнечных очков от китайского «Гуччи», два сломанных ребра. Впрочем, я и не сомневался, что Антоха найдет чем себя развлечь в это замечательное пятничное утро.
Истерзанного юношу мы отвели в квартиру капитана нашей футбольной команды Афанасия, обитателя местных трущоб. Снабдив Антоху необходимым барахлом взамен раскрашенного в кроваво-грунтовые цвета, мы по старой доброй традиции отправились в ближайший винно-водочный.
– Тетя Вера, выпиши бутылочку, а лучше сразу парочку, – достал бумажник Афося.
– Я на четвертухе остановлюсь, мне еще вечером из Нижнего подругу встречать, – напомнил я.
– Совсем день хочешь испортить? – ухмыльнулся разбитыми губами Антон.
– Чем хуже – тем лучше, сам знаешь, – подмигнул я.
– Это чем же? – удивился Афося, складывая полулитровые ледяные бутылки в черный пакет.
– У меня родилась такая теория друзья. К примеру, если и есть в этом мире хоть одна причина, по которой тебе нельзя злоупотребить в утренние и дневные часы, вечером выдержка сосуда души пятикратно окупит невыносимость хмурого времяпрепровождения. Утреннее воздержание – залог незабываемых вечерних ощущений.
– Вполне, но у нас-то такой причины нет. Верно? – Афося вопросительно посмотрел на Антона.
– И никогда не было, – кивнул товарищ.
– А у меня вокзал и Нижний, – ответил я.
– А на метро – не судьба? – спросил Афося.
– А чемоданы ты попрешь? – огрызнулся я.
***
Отошедшая спортивная заморозка. Распухшее колено. Техническое поражение за массовую драку. Недопитая чекушка «Столичной». Сегодня явно что-то пошло не так.
На пути к Курскому вокзалу меня останавливает грузного вида инспектор с вечным русским вопросом:
– Выпивали сегодня?
– Ну конечно! Трезвым за руль не сажусь! – в сердцах отвечаю я.
– Тогда проследуйте ко мне автомобиль, – предлагает он.
Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Довольная улыбка на лице сотрудника органов.
– Сейчас конвойную дождемся – в стационар вас отправим для полного освидетельствования. Что думаете по этому поводу? – намекает он.
– Ехать далеко? А то мне еще девушку из Нижнего встречать, – равнодушно отвечаю я.
– Успеете, метро до часу ночи ходит, – ухмыляется инспектор.
Пока мы ожидаем конвойную для поездки в город К., где расположен ближайший пункт сбора и анализа вещдока, постовой предлагает сделать контрольное дыхательное упражнение, которое приводит к крайне удивительному результату.
– Это как? – спрашивает он, глядя круглыми глазами на нули на дисплее тестера.
– Это, товарищ, наука, только Нобеля за нее не дают, – отвечаю я.
– В смысле?
– Многократные практические исследования и расчеты.
– Может, еще разок дунем? – перезагружая прибор, спрашивает инспектор.
– А есть че? – улыбаясь, отвечаю я.
Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Красные нули на дисплее. Расстроенный до глубины души страж галактики желает мне счастливого пути.
***
Ночь нераспакованных чемоданов после теплой встречи на Курском вокзале окончательно добивает поврежденное на футболе колено. Поэтому утро следующего дня я встречаю в длинной субботней очереди в районной кунсткамере.
Круглая пыльная лампа загорается желтым. Молодой сотрудник здравоохранения встречает меня вечным русским вопросом.
– На что жалуетесь?
– На бездействие властей, коррупцию в правоохранительных органах, судейский беспредел, а еще…
– Хм, шутить сюда пришли? – бесцеремонно перебивает меня доктор.
– Какие же тут шутки. Колено я повредил. Спортсмен я, в футбол играл.
– Как же – как же, знаем мы таких спортсменов. По субботам с утра к нам только спортсмены и ходят.
Прощупав распухшее колено, эскулап со знанием дела и с видом древнегреческого философа объявляет, что это растяжение связок, и выдает мне рекламный проспект мази а-ля панацея от всех болезней.
