Ранней осенью в северной Ирландии темнеет быстрее, чем весной и летом, но ночи всё ещё остаются тёплыми, будто весь день кто-то собирает тепло, чтобы укутывать после захода солнца путников, как одеялом.
Я поправил сползающую лямку рюкзака и ускорился, пробираясь к железнодорожной станции в наползающей темноте. Сердце отдавалось частыми ударами с каждым шагом, но не от набранной скорости – какое-то неприятное предчувствие не проходило весь день, а к вечеру только усилилось.
Не успел я отойти от дома и пару шагов, как услышал голос матери:
– Сынок! – Она в лёгком платье выпорхнула из дома и подбежала ко мне, протягивая ещё дымящиеся пирожки на выстиранном голубом платочке. – Твои любимые!
– Вечером попробую, ма, – поцеловал её руку.
– Самые румяные тебе выбрала, – умоляюще посмотрела мне в глаза она.
Я сдался под этим любящим взглядом и положил тёплые пирожки в рюкзак, быстро закинул его на плечо и улыбнулся:
– Опаздываю на поезд.
– До вечера! – крикнула мама мне вслед.
Когда я подходил к железнодорожной станции, это утреннее воспоминание всплыло в мыслях. Конечно же, я забыл о пирожках.
Вскочил на перрон и удивлённо посмотрел по сторонам: вокруг было пусто и тихо, что необычно для вечернего рейса из города. Я присел на скамью, откинувшись на спинку, и прикрыл глаза. Немного закемарил, а проснулся оттого, что кто-то рядом чиркнул спичкой.
Поднял веки и увидел Томаса, дежурного станции, он прикуривал сигарету. Зажал между зубами скрученную папироску, поднося к краю спичку, на которой пылал огонёк.
– А ты чего здесь, Дэв? – промычал Томас, стряхивая спичку и выдувая дым.
– Поезд жду.
– Так ушёл же, – он снова затянулся.
– Как ушёл?
– Минут пятнадцать назад, – пожал плечами Томас, выпуская ещё одно колечко дыма.
– А следующий?
– Утром.
Я вздохнул. Понятно теперь, почему вокруг так тихо и пусто.
– Хочешь пирожок? – Я посмотрел на Томаса.
– Спасибо, я уже ужинал, – тот докурил и выбросил окурок. Потянулся ещё за одной: – Будешь?
– Не курю.
Томас сделал ещё несколько затяжек, отстрельнул незатушенную сигарету в урну и вернулся в свою каморку.
Я достал из рюкзака холодные пирожки, съел все и мысленно поблагодарил мать, которая настояла на том, чтобы я взял их.
Стемнело быстро. Глаза закрывались, и я решил поспать до утреннего поезда. Дремал, но не проваливался в глубокий сон, был на грани между сновидениями и явью. Как будто рядом что-то горело. Яркие вспышки огня проскальзывали даже через опущенные веки. Проснулся я от запаха гари.
– Что-то горит? – произнёс спросонья.
– Не, это я курю, – ответил Томас. – Может, поспишь в моей каморке? Там, конечно, не священное ложе, но удобнее, чем на этом дереве, – затянулся и указал кивком на скамью.
– Скоро уже рассвет, – я снял рюкзак с плеча и положил рядом, – ещё утренний поезд просплю.
– Я тебя разбужу, – усмехнулся дежурный.
– Спасибо за предложение, но я останусь здесь.
– Ну как хочешь! – Томас скрылся в своей каморке.
Я снова закрыл глаза.
Снится мне открытое окно. Рама с облупившейся побледневшей голубой краской. Застиранная, пожелтевшая со временем занавеска, что колыхается на слабом ветру. На подоконнике стоит свеча на белом блюдце с голубой каёмкой. Чья-то рука подносит к фитилю свечи́ зажжённую спичку. Вспыхивает огонёк.
– Ложись, голубушка, – слышен низкий мужской голос.
– Может, что случилось? – отвечает ему взволнованный женский.
– Скорее всего на поезд опоздал.
– Скорее всего, – эхом отдаётся женский.
Кто-то подул на свечу. Огонёк погас.
Ветер усилился. Занавеска выскочила в открытое окно, а потом вернулась в дом, скинув с подоконника блюдечко.
Проснулся я тяжело дыша. Потому что знал это окно, эту раму с облупившейся голубой краской, эту застиранную занавеску и это блюдечко со свечой на подоконнике. И эти два голоса были мне знакомы. И руку с поднесённой спичкой я целовал минувшим утром.
В груди вновь задрожала тревога – предвестник чего-то нехорошего, граничащего с опасностью.
– Не замёрз? – услышал хриплый голос Томаса. Тот вновь вышел покурить.
– Сколько до первого поезда?
– Минут тридцать, коль не задержится.
Я кивнул и вновь прикрыл глаза. Спать уже не хотелось, тревога комом застряла в горле. В бодрствовании время тянулось дольше. Я часто моргал, чтобы не заснуть, но не заметил, как снова провалился в сон.
Вижу дом, объятый оранжевыми языками пламени. К дому бегут люди с вёдрами воды. Облако дыма поднимается над крышей. Старые доски трещат и проваливаются внутрь…
Я подскочил от этого грохота. Но это всего лишь мой рюкзак упал со скамьи. Перед глазами всё было застлано дымом, я потёр глаза и увидел, что это к станции приближается первый поезд.
Мои родители прожили счастливую жизнь во взаимной любви и умерли в один день. Они были для меня примером. Что бы ни поджидало их за новым поворотом, они всегда были вдвоём против проблем, никакие трудности не разделяли их друг против друга.
Их смерть стала переломным моментом, когда во мне открылся дар.
Наш дом сгорел, родители спали, поэтому не почувствовали запаха дыма и задохнулись. Когда огонь потушили и забрались в то, что осталось от дома, тела родителей нашли в почти не тронутой огнём кровати, они лежали, прижимаясь друг к другу и держась за руки.
Я был очень привязан к родителям. Мама говорила, что я с самого детства хорошо чувствовал людей – их эмоции, их страхи. Иногда я предчувствовал какие-то события. Но все сны были лишь предвестниками, я никогда не успевал что-то изменить. Желание помогать людям, было тем, что подтолкнуло меня выучиться на священника. Мама, конечно, мечтала, чтобы я женился и подарил ей внуков, но отец не стал отговаривать и даже оплатил всё обучение.
Если бы я успел на вечерний поезд в тот день, скорее всего, меня постигла бы та же участь, что и моих родителей. Или мне удалось бы спасти их.
Но Всевышний распорядился иначе. Я знал, что эта трагедия сделает меня сильнее, не сломает. Ведь Бог не посылает человеку те испытания, с которыми тому не справиться.
Я не спал уже больше трёх суток: сгоревший дом, похороны родителей, соболезнования от прихожан – всё смешалось в едином круговороте событий и слов. Моё тело устало без сна, разум тоже сдался, – и тогда я отключился на целые сутки. А когда проснулся, память проснулась вместе со мной. В сознание ворвались воспоминания о моей предыдущей жизни.
Сначала я подумал, что это ещё один сон. Что мне всего лишь приснилось, что я был женщиной, которая совершила ошибку в прошлой жизни, и теперь ей нужно всё исправить. Вот только это был не сон, а воспоминания. И вместе с ними во мне проснулся дар: я слышал не только слова людей, но и их мысли.
