Большой выкуп не спасет тебя.
Хмурые облака боялись ветра. Хмурые облака то и дело крутились в свинцовом, тяжелом и безжизненном небе. Ветер рвал облака на части. Ветер умел это делать. Это была его работа. Работа, для которой он был рожден там, далеко на севере. Там, возле самой макушки земли. Облака старались изворачиваться. Но это им не удавалось. Они превращались в жалкие обрывки – под тугими холодными струями. Облака из последних сил пытались откупаться от могучего потока снежной крупой. Снег – лишний балласт. Они жертвовали им. Они с ужасом понимали, что больше не смогут носить его в себе. Снег не обижался. Он обреченно летел к земле, превращаясь в пургу. Ветер завывал от удовольствия. Ему было мало. Он не мог остановиться. Сумрак наступающей ночи лишь подзадоривал его.
Но вдруг все закончилось. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. Кто-то неведомый словно выдавил из него жизнь и растворил в черном, холодном воздухе декабрьского вечера.
Человек в брезентовом плаще грязно-зеленого цвета сидел на самом краю высокого холма. Под ним в глубине зимнего вечера светился огнями большой город. Человек сидел прямо на снегу. Он вытянул свои ноги, опершись руками за спиной. Его ладони провалились в белый, пушистый порошок. Но человек холода не чувствовал. Казалось, он вообще ничего не замечал. Он просто сидел и смотрел на огни, там, под ступнями его уставших ног. Человек сидел долго. Он то и дело втягивал ноздрями чистый декабрьский воздух и прислушивался к звукам. Глаза его, то вспыхивали от удовольствия, то безразлично затухали.
Вокруг города в сумраке наступающей ночи виднелись темно-синие горы. Они с замысловатыми горбами казались застывшими гигантскими волнами. Между гор бежала река. Человек прищурил глаза и попытался рассмотреть ее. Он инстинктивно понял: эта могучая и необузданная сила способна смести и город, и все, что попадется на ее пути. Река вырывалась из объятия гор и, разделяясь, делилась на несколько русел. Большие и маленькие острова слегка успокаивали ее течение. Но эта был лишь обман. Река сил не теряла. Она, словно играя, убегала дальше туда, на север. Она знала, что там станет еще более могучей, что даже Ледовитый океан будет уважительно принимать ее воды.
Человек тяжело вздохнул. Он последний раз втянул ноздрями воздух и встал в полный рост. Снежинки на его ладонях не таяли. Человек их просто встряхнул и поправил разметанные ветром волосы. Шапки на его голове не было. И это было довольно странно при двадцатиградусном морозе.
Неожиданно из-за туч выглянула луна. Она висела на небе, словно покореженный желтый тазик. Ее тусклый свет озарил лицо человека, смотревшего на город.
Гладкая кожа. Глубоко посаженные серые глаза. Слегка горбатый нос. Безупречно выбритый подбородок и щеки. Обычная внешность сорокалетнего мужчины. Человек расстегнул свой длинный брезентовый плащ и медленно побрел с холма в сторону города. За спиной залаяли собаки. Их брех перешел в вой. Псы смотрели на странного путника злыми и рыжими глазами, но побежать вслед за ним не решились. Вскоре высокая фигура растворилась во мраке зимнего вечера.
В небольшом кабинете было сильно накурено. Тусклый свет настольной лампы тонул в табачном дыме. В полумраке комнаты сидел человек. Он словно пружина склонился над столом. Его мускулистая спина напряжена. Монотонные звуки металлического боя напоминали какую-то зловещую какофонию в тишине зимнего вечера. В помещении было холодно. Но человек этого не замечал.
Сотрудник газеты с пафосным для того времени названием «Красноярский рабочий» Павел Сергеевич Клюфт был сильно увлечен своей работой. Он барабанил озябшими пальцами по клавиатуре печатной машинки. Но то, что он бил по клавишам с рвением кузнеца, никакого эффекта не давало. Скорость печатания текста была черепашьей. На бумаге медленно появлялись строки текста:
«Минусинск, 12 ноября. Три дня выездная спецколлегия крайсуда в составе председателя тов. Жильцова, членов коллегии тт. Журавлева и Тимермана рассматривала дело контрреволюционной правотроцкистской банды, орудовавшей в Ермаковском молочно-мясном совхозе».
Клюфт прервался. Отклонившись назад на стуле и потянувшись, посмотрел на листок бумаги, торчавший в машинке. Он с горечью понял, что такими темпами ему придется печатать часов до двух ночи. Пальцы с трудом находили нужные клавиши с буквами. Да и иначе быть не могло. Печатную немецкую технику Павел Сергеевич начал осваивать буквально пару месяцев назад.
– Черт, ну почему у моего папы не было печатной машинки? Сейчас бы не долбил, как курица, одним пальцем! – спросил вслух сам у себя Павел…
Клюфт влился в коллектив газеты ровно пять недель назад. До этого никакого отношения к журналистике Павел Афанасьевич не имел. Он работал писарем в красноярском городском комитете ВКП(б). Писал от руки под диктовку партийных руководителей различные распоряжения и передавал их в машбюро. Но в один из октябрьских дней 1937 года его командировали в главную краевую газету. Редактор попросил помощи у горкомовских начальников, мол, не хватает кадров. А Клюфт как никто другой и подходил. Он был грамотным, исполнительным, а главное расторопным и инициативным.
Павлу Сергеевичу Клюфту было всего-то двадцать лет от роду. Сын городского аптекаря, он получил неплохое образование. Его отец, Сергей Августович, лично преподал наследнику почти полный курс гимназической программы старорежимной России. По национальности Клюфты были немцами. Но Павел всегда пытался скрыть эту деталь биографии. Времена на дворе были сложные, и лишнее упоминание об отношении к буржуазным державам ничего хорошего не сулило. Да и о своих родителях Павел Сергеевич тоже не вспоминал, ведь при нынешней власти папа считался буржуем и кровопийцей. Хотя сам Павел Сергеевич всегда в этом сомневался. Что такого, если его родственник при старом режиме имел аптеку и помогал людям, делая лекарства?!
Отец Клюфта пропал бесследно пять лет назад. Ушел из дома и просто не вернулся. Милиция какое-то время искала, но потом все забросила. Мать с горя захворала и вскоре умерла. Так Клюфт остался сиротой. И это в какой-то мере его спасло. Если, конечно, смерть родителей можно назвать спасением! Жестоким и бескомпромиссным! Но эта беда не сломила юношу.
Когда ему исполнилось шестнадцать, он поступил в пищевой техникум. В анкете о своем происхождении написал: «из семьи служащих». Проверять данные, как ни странно, никто не стал и его зачислили. Учась в техникуме, вступил в комсомол, был старостой группы. В общем, как говорится, сам «ковал» свою биографию. Через три года с отличием его закончил. Сказались и данные отцом знания. Получил неплохие характеристики. Но работать Павел по специальности не пошел. Его неожиданно распределили в городской комитет ВКП(б), там не хватало молодых и инициативных ребят. Но и в горкоме проработал недолго, судьба распорядилась сделать его журналистом…
