Краткое содержание второй книги «Тайны Полюса»
Офелия по недоразумению была назначена вице-рассказчицей при дворе Фарука, Духа Полюса. Там, под золотым покровом иллюзий, она увидела без прикрас закулисную жизнь Небограда и его развращенных обитателей. Тревожные события – исчезновение некоторых знатных особ, гостивших в замке Лунный Свет, – заставляют девушку начать расследование (на сей раз в качестве чтицы). Она ищет загадочного шантажиста, который действует якобы от имени Бога. Фарук надеется, что Офелия сможет раскрыть тайну его Книги – зашифрованного манускрипта, последнего воспоминания о забытом детстве; такой Книгой владеет Дух каждого ковчега. От того, сможет ли Офелия прочесть Книгу, зависит жизнь Торна, приговоренного к смертной казни.
То, что Офелия обнаруживает в процессе своего расследования, далеко превосходит все ее предположения. Бог действительно существует. Именно Он создал Духов Семей, Он – прародитель всех их потомков, хозяин их судеб и… цензор коллективной памяти людей!
А главное, Он умеет перенимать облик и свойства тех, кого встречает на своем пути. Офелия и Торн узнаю´т это, на свою беду, когда Бог посещает их в тюрьме. Он предсказывает им, что худшее впереди: Другой еще более страшен, чем он сам… И этого Другого Офелия, сама того не зная, освободила, впервые попытавшись пройти сквозь зеркало.
Во время церемонии заключения брака, состоявшейся в тюремной камере, Торн получает от Офелии свойство проходить сквозь зеркала, и оно позволяет ему бежать.
Офелию возвращают на Аниму. Она стремится разрешить множество загадок, с которыми ей пришлось столкнуться на Полюсе. Кто он, этот Другой? Не он ли виновен в Расколе земного шара? Почему он намеревается вызвать разрушение ковчегов? И впрямь ли именно ей судьба назначила привести Бога к Другому?
Но один вопрос мучит ее сильнее всего.
Где Торн?
Часы надвигались на Офелию с угрожающей скоростью – огромные напольные часы на колесиках, с маятником, который громогласно отбивал секунды. Девушке редко доводилось встречать такие внушительные часы, но сейчас они упорно рвались именно к ней.
– Вы уж простите их, дорогая кузина! – воскликнула молоденькая хозяйка этой громадины, изо всех сил натягивая поводок. – Дома они ведут себя гораздо приличнее. Просто мама нечасто с ними гуляет, вот им и хочется общения. Можно мне одну вафлю?
Офелия опасливо покосилась на часы: их колесики нетерпеливо поскрипывали, силясь продвинуться вперед по плиточному полу.
– Полить кленовым сиропом? – спросила она, выкладывая вафлю на поднос.
– Нет-нет, спасибо, кузина. Веселых часов!
– Веселых часов! – довольно уныло ответила Офелия, глядя вслед громоздким часам и их владелице, замешавшимся в толпе. Девушку поставили за прилавок вафельного киоска, в самой гуще Ярмарки ремесел, устроенной по случаю Праздника часов. Мимо киоска непрерывно дефилировали самые разнообразные часы: напольные, стенные с кукушкой, будильники и все прочие. Их неумолчное тиканье и возгласы «Веселых часов!» отдавались гулким эхом в павильоне с широкими окнами. Казалось, часовые стрелки вращаются с одной-единственной целью: напомнить Офелии то, что она отчаянно не хотела вспоминать.
– Два года семь месяцев!
Офелия взглянула на тетушку Розелину, которая бросила эти слова одновременно с дымящимися вафлями на блюдо. Тикающие часы вызывали у старушки такие же черные мысли, как у ее племянницы.
– Думаешь, мадам соблаговолит когда-нибудь ответить на наши письма? – прошипела тетушка Розелина, орудуя лопаткой для вафель. – И не мечтай: у мадам наверняка есть занятия поинтереснее.
– Вы к ней несправедливы, – возразила Офелия. – Я уверена, что Беренильда пыталась с нами связаться.
Тетушка Розелина отложила лопатку и вытерла руки кухонным передником.
– Конечно, я несправедлива. После всей этой катавасии на Полюсе я ничуть не удивилась бы, узнав, что Настоятельницы перехватывают нашу корреспонденцию. Впрочем, мне не следует сетовать на судьбу в твоем присутствии. Последние два года семь месяцев молчания были для тебя еще тягостней, чем для меня.
Офелии очень не хотелось затрагивать эту тему. От одной только мысли о Полюсе ей начинало казаться, будто она проглотила пару часовых стрелок. И она поспешила обслужить очередного клиента – ювелира, обвешанного самыми красивыми своими часами.
– Ну и ну! – воскликнул тот, когда все они начали взволнованно щелкать крышками. – А где же ваши прекрасные манеры, милые мои?! Уж не хотите ли вы, чтобы я вернул вас в мастерскую?
– Не браните их, – попросила Офелия, – они нервничают из-за меня. Кленовый сироп?
– Нет-нет, благодарю, просто вафлю. Веселых часов!
Офелия поглядела вслед ювелиру и поставила на прилавок бутылку с сиропом, которую чуть не опрокинула на его часы.
– Зря Настоятельницы доверили мне праздничный киоск. Я еле-еле справляюсь с раздачей вафель, которые даже испечь не способна. И вдобавок уже полдюжины уронила на пол.
Патологическая неловкость Офелии давно стала общеизвестной. Никто из посетителей ярмарки не рискнул попросить ее полить вафли кленовым сиропом, оберегая свои драгоценные изделия.
– Как ни грустно, но в этом я, честно говоря, согласна с Настоятельницами. Ты ужасно выглядишь, и, мне думается, тебе как раз очень полезно чем-то занять руки.
И тетушка Розелина строго взглянула на племянницу, на ее осунувшееся лицо, тусклые очки и такую свалявшуюся косу, что ее не брал никакой гребень.
– Со мной все в порядке.
– Нет, не в порядке. Ты сидишь в четырех стенах, ешь как попало, спишь неизвестно когда. И даже в свой музей ни разу не заглянула, – горестно добавила тетушка Розелина, словно это было самое печальное из всего вышеперечисленного.
– Да нет, заглянула, – пробормотала Офелия.
И в самом деле: едва прилетев с Полюса и выйдя из дирижабля, девушка бросилась в музей; она даже не заехала домой, чтобы оставить чемодан. Ей не терпелось увидеть перемены своими глазами, и она их увидела: пустые витрины, лишенные коллекций оружия; пустую ротонду, откуда убрали военные самолеты; голые стены и ниши, некогда украшенные парадными штандартами и гербами. Офелия вышла из музея совершенно убитая, решив, что больше ноги ее там не будет.
– Это уже не музей, – пробормотала она сквозь зубы. – Рассказывать о прошлом, утаивая факты о войне, значит искажать историю.
