Станция была маленькой. Дощатая платформа, три сарая, пара домиков, светлевшая жёлтым деревом новенькая водокачка и ровно один фонарь, сиротливо торчавший из пыльной земли рядом с насыпанной за платформой угольной кучей.
Гай опустил саквояж на доски и огляделся. Тронутые ржавчиной металлические полосы убегали на северо-восток идеально прямой, словно линейка, полосой, постепенно сближаясь друг с другом и растворяясь в мареве горизонта. С противоположной стороны рельсы выходили за платформу шагов на двадцать и обрывались возле наскоро слаженного из шпал отбойника. Разворота не было, и чтобы поезд мог вернуться, к нему либо цепляли два паровоза, либо обратно его приходилось толкать, а не тянуть…
Со всех остальных направлений полустанок окружала степь, убегавшая к синевшим на горизонте зубчатым ширмам хребтов. Жужжали мухи, трещали сверчки, высоко в небе хрипло вскрикивала какая-то птица. Вдали затихал шум уходившего поезда.
Гай спустился по лесенке с платформы и огляделся. Справа от него, привалившись спинами к столбам платформы, сидели на корточках три смуглых широколицых человека, закутанных в насквозь пропылённые накидки-пенулы. Сквозь наполнявшую ткань пыль с трудом можно было разглядеть вытканные разноцветные полосы, а из-под расшитых бахромой краёв виднелись босые плоские ступни, явно слабо знакомые с какой-либо обувью. Три непроницаемых лица были неподвижны, а три пары застывших глаз устремлены к горизонту.
Гай прокашлялся.
– Извините, пожалуйста, вы не подскажете…
Старший из сидевших повернул к нему широкое коричневатое лицо с несколькими пучками волос, символизировавших бороду и усы.
– Мар-сайип. Гуариц нет. Олтим гуариц нет, мар-сайип, – произнёс он гортанно.
– Э? – пробормотал озадаченный Гай.
– Олтим гуариц нет, – снова повторил человек, и для пущей убедительности затряс головой, отчего с полей его соломенной шляпы посыпалась какая-то труха.
– «Не говорят по-олтимски» – сообразил Гай, – «как я сразу не догадался».
– Только по-каламберийски, наверное, – подумал он вслух.
– Аспокаи мар-сайип экламберья? – не то спросил, не то удивился сидящий.
По-каламберийски Гай не говорил. Его знание данного языка исчерпывалось дюжиной слов, минимум три из которых были ругательствами. Поэтому он только отрицательно покачал головой в ответ.
Его собеседник повернул голову и вернулся к безмолвному созерцанию горизонта. Гай снова огляделся. На веранде ближайшего домика он заметил ещё одного местного жителя, с явным любопытством наблюдавшего за попытками Гая преодолеть языковый барьер.
Местный житель сидел на побитом жизнью, но явно дорогом стуле токарной работы, откинувшись назад так, что передние ножки висели в воздухе, а устойчивость сохранялась только за счёт контакта спинки с фасадом дома. Словно для придания себе ещё более рискованного положения местный житель засунул руки в карманы брюк, и закинул ноги на перила веранды, так что Гай мог созерцать латунные гвоздики, усеивавшие стоптанные подмётки его сапог. Жилет, брюки, галстук и бледное худое лицо с растрёпанными бакенбардами наводили Гая на мысль, что данный абориген наверняка должен владеть каким-либо из более знакомых ему наречий.
Он подошёл ближе и заговорил.
– Извините.
Сидевший перегнал торчавшую между зубов соломинку в другой угол рта, но ничего не ответил.
Гай прокашлялся и добавил.
– … пожалуйста.
Абориген продолжал хранить молчание. Под ухом жужжал особо крупный слепень. Где-то в голубой бездне над ними продолжала хрипло гикать неизвестная птица.
– Вы не могли бы ответить, – после небольшой паузы выдавил из себя Гай.
– Ну коли ты чего спросишь, шоб и не ответить… – прокомментировал абориген, вернув соломинку на прежнее место.
Гай сглотнул. От жары и сухости в горле страшно пересохло.
– Мне нужно попасть в Острог-на-Альвазе…
Собеседник молчал, явно ожидая продолжения.
– Кх… кхм… извините, в горле пересохло, мне говорили, здесь останавливается почтовая карета. Где я могу её найти?
– Должна быть в полдень, – сообщил абориген, и, прищурившись, глянул в сторону солнца.
Гай поставил саквояж, расстегнул карман и достал часы. Откинул крышку и задумчиво посмотрел на циферблат.
– Но уже… я опоздал?
– Ещё не было сегодня.
– А карета часто опаздывает? – Гай с облегчением убрал часы, – и как сильно?
Местный житель снова посмотрел в направлении солнца.
– Да не слишком. Ежли до заката не приедет, значит опоздала. Но вообще редко. Полтиний точность любит. И лошадей хорошо блюдет. Должен быть скоро.
– Ага, – кивнул Гай, догадываясь, что Полтинием должны звать кучера, – и ещё… Здесь есть что-нибудь попить?
– А как же, – абориген указал зажатой в зубах соломинкой куда-то Гаю за спину.
Тот обернулся и обнаружил возвышавшуюся там водокачку.
– Ага, – повторил он довольно разочарованно.
Немного потоптавшись, он развернулся и вышел на край степи. В пожухлой траве просматривалась не то чтобы дорога, скорее довольно тонкий намёк на колею. Возле стояли фонарь и дощатая скамья, вкопанная в землю.
Он сел на пыльные доски и поставил рядом саквояж. За последнее время он понял каким словом можно исчерпывающе описать Окциденталию. Это слово – «пустота». И крошечная станция, затерянная между бескрайней степью и бездонным небом, была квинтэссенцией этого слова. Практически его пределом.
Когда он впервые увидел континент, причалив в Новом Аврелианке, так ещё не казалось. Прибрежную равнину заполняли ряды приземистых деревянных построек, сливавшихся позади в море гонтовых и черепичных крыш. На широких улицах бурлила толпа, а разложенные гигантскими штабелями в огромном порту строевой лес, тюки хлопка и мешки зерна выглядели зданиями отдельного города. Ещё более кипучего и населённого чем сам Аврелианк.
А потом была река. Огромная и пустая. С шедшего по фарватеру парохода берега начинали затуманиваться и люди там казались муравьями. До того самой широкой рекой, виденной Гаем, была Вайо под Линдобоной. И по сравнению с этой она была совершенно не солидна.
– А это ещё не река, – сказал ему кто-то из попутчиков, в ответ на удивлённое замечание, – вот увидите Таллуку. То действительно река. Самая большая в мире! Шире Фая.
Гай был воспитанным молодым человеком и ничего не ответил. Хотя прекрасно знал из курса географии, что Таллука была хоть и действительно шире Фая, но всего лишь третьей в мире после Суана и Чжуан-Хоа, хотя некоторые гидрографы и считали последние две одной и той же рекой.
Тем не менее, когда он стоял на берегу Таллуки и, ожидая парома, глядел на тянувшуюся до горизонта водную гладь, Гай понял, что представить себе реку более широкую он не может.
