Началось все с двух телефонных звонков, совершенно, казалось бы, друг с другом не связанных. Лишь только начальник отряда полковник Соловьев вошел в кабинет, как тут же ему позвонил начальник Второй заставы, которую доморощенные словотворцы окрестили «У пасти дракона», капитан Серов и доложил, что присланный недавно из отряда водитель Воронцов самовольно уехал к геологам и там напился. Серов даже упрекнул, что негоже, дескать, избавляться от недисциплинированных, отправляя их на заставу. Он так и сказал:
– Граница – не место для ссылки опальных.
Можно было бы одернуть капитана, что приказ не подлежит обсуждению, но полковник проглотил упрек. Пришлось проглотить. Хотя перемещение это случилось без него, когда он отдыхал на Черном море, а перед самым отъездом, это он хорошо помнил, подписывал приказ о присвоении Воронцову звания «ефрейтор». За отличное выполнение своих обязанностей. Так что же случилось? Соловьев потянулся было к трубке, чтобы позвать начальника политотдела, но встречный звонок опередил его.
На том конце провода – знакомый, с характерным местным акцентом голос начальника отделения милиции майора Досмагамбетова. У него случилось невиданное за многие годы происшествие – обворован магазин.
– Мои не могли, – уверенный за весь городок утверждал майор. – Область, думаю, кто творил. Гамзаев, думаю, им помогал.
– Спасибо за информацию. Помощь не нужна?
– Зачем помощь? Жулик я сам найду. Куда он бежит? Тебе Гамзаев поглядеть нужно. Есет пришли.
Ну, хитер. Вроде бы и марку выдержал, и попросил лучшего разведчика отряда. Но то, что в краже мог быть замешан Гамзаев, в корне меняло дело. Здесь, как говорится, интересы сторон, двух ведомств (милиции и пограничных войск) соприкасаются вплотную. И дело было в том, что несколько месяцев назад на таможне раскрыли группу, которая пропускала через границу наркотики. Арестовывать таможенников поначалу не стали, надеясь раскрыть всю цепочку наркодельцов, но их кто-то (из милиции или даже из прокуратуры) предупредил, и итог той сложной оперативной разработки, где не последнюю роль играли пограничники, особенно на первом этапе, оказался пшиковым. Взяли только пескариков в областном центре, только и всего. Не проработали выходы ни дальше, в центр, куда уходил героин, ни вниз, до районов, где пользовалась хорошим спросом анаша. Но пограничники были почти уверенны, что в районном центре, в тылу отряда, смертоносный каракурт обосновался в доме чеченца Гамзаева. Увы, он тоже оставался целым и невредимым. Фактов для ареста у милиции и прокуратуры не хватало.
Но это, как говорится, головная боль самой милиции и прокуратуры, для пограничников же Гамзаев представлял интерес вот почему: они предполагали, что разорванная в одном месте паутина – не конец наркоторговли, что злодеи начнут искать новые контрабандные пути и вполне могут вернуться к стародавнему – носить терьяк и опий через границу, как делалось это многие годы, несмотря на все усилия тогдашних пограничников. Дом Гамзаева, считали пограничники, вполне пригоден для приюта контрабандистов.
В общем, как ни мозгуй, а выходит одно: посылать майора Есета Кулибекова в Джаланты просто необходимо. Значит, совет нужно держать не только с начальником политотдела, но и с начальником штаба. Полковник Соловьев позвал их обоих.
Подобное делал он редко, ибо не получалось никакого «мирного» обсуждения, когда сходились два противоположных и по темпераменту, и по взглядам на обучение и воспитание подчиненных офицера. Полковник Муравьев – политработник, что называется, от бога. Мягкий, всегда ровный, вдумчивый. Он считает, что главное воздействие на людей – слово. Доверительное и уважительное слово. В отличие от него полковник Степовой – типичный служака крутой закалки. Он не прочь и кулаком по столу ударить, и власть употребить, не особенно рассусоливая о душевном состоянии наказанного. Вот так, безапелляционно поступил он и с ефрейтором Воронцовым, отправив его на заставу.
«Сейчас схлестнутся», – подумал полковник Соловьев, определяя, с чего начать разговор. Решил так: пусть вначале «уточнят» свои позиции по Воронцову, а уж затем, более спокойно, можно будет поговорить о магазинной краже.
Так и поступил. Оторвав листок от настольной записной книжки, подал его Муравьеву. Попросил:
– Прочти вслух, Михаил Васильевич.
– Мы, Павел Петрович, я и Трофим Изосимович, в курсе.
– И какие ваши оценки?
– Обычно. Диаметрально противоположные, – ответил Муравьев. – Отправлен к тому же водитель без совета со мной.
– Во-первых, Михаил Васильевич, он прикомандирован на заставу временно, пока штатный водитель в госпитале, во-вторых, не прикажите ли штабу согласовывать с политотделом, когда и кому до ветру, простите, ходить? Считаю: водителя отозвать и – на гауптвахту! – хлопнул ладонью по столу Степовой и добавил строго: – Ефрейторские лычки спороть! В обязательном порядке спороть. В назидание другим. И потом, не забывайте, Михаил Васильевич, за командира оставался я.
– Все в этом ЧП не так просто, – не реагируя на выпад начальника штаба, принялся Муравьев пояснять начальнику отряда суть случившегося. – Здесь, Павел Петрович, просматривается грубая расправа. Да. Я не оговорился. Ефрейтор Воронцов написал докладную с просьбой жениться на местной девушке. Получив увольнение, поспешил к ней. На несколько часов всего увольнение, и парень, видимо, забылся. Да и опоздал он всего на десять минут…
– Факт опоздания – есть факт. Устав не приписывает считать минуты. В уставе точные оценки: опоздание, самовольная отлучка, дезертирство. По ним и определяется мера наказания.
– Бесспорно факт опоздания – вещь не из приятных. Согласен, ефрейтор и наказания заслуживает согласно уставу, но если вы, Трофим Изосимович, ссылаетесь на устав, то он и для вас писан. На гауптвахту – раз, в женитьбе отказано – два, отослан подальше от невесты, пусть, дескать, мучается – три. Устав же, Трофим Изосимович, предписывает только одно наказание за один проступок.
– Солдат должен службу нести. Он ее и несет. На заставе она более почетная. Отсидит еще десять суток за самовольную отлучку и – снова туда. Он не на блинах у тещи, а в армии. Пусть об этом не забывает.
