В лето 1913 года, после трагических событий моей несостоявшейся свадьбы, я вынужден был оставить Петербург и искать пристанища в иных краях. Мой давний товарищ по университету Розин рассказал о богатой семье промышленника, искавшей учителя своему 12-летнему сыну. Бедность подгоняла меня в стремлении найти доход и я, не особо думая о последствиях, согласился. Семья господина Павловского проживала лето в большой усадьбе в N-ской губернии, куда я вынужден был добираться сначала поездом, проделав путь в 400 верст, затем трясясь в телеге и слушая подвыпившего провожатого, коим оказался деревенский кузнец. Пейзажи, открывшиеся по пути следования, мало привлекали мой юношеский взор. Усадьба Павловских находилась в окружении многочисленных крестьянских деревень и полей, где возделывались так знакомые русскому человеку овес и рожь. Я, выросший в семье городского чиновника, был далек от понимания толстовской идиллии, и потому всю дорогу был погружен в сторонние мысли. Наконец, мы были на месте. Описать усадьбу мне совсем не сложно, ведь даже по прошествии стольких лет я, закрыв глаза, могу вспомнить каждую черту этого величественного строения. Усадьба представляла собой трехэтажное здание из камня и стали. Шпили ее уходили высоко вверх, теряясь на фоне темного, низко нависшего над ней неба. Окна смотрели на меня как глаза неведомого гиганта. Массивные двери, окаймленные стальными прутьями, рисовали в моем воображении рот чудовища, заглатывающего все, что волей судьбы попадалось на пути. Не встретилось мне ни парка, ни цветов, так свойственных для русской усадьбы моего времени, будто маленький островок промышленных центров новой России забросили в глушь допетровской эпохи. Меня встретила вся семья, с которой мне доведется пережить будущие события. Господин Петр Исакиевич Павловский был мужчиной средних лет, весьма строгого и величественного вида, так свойственного богачам. Он владел заводами по производству стекла, несколькими медеплавильными цехами, был советником министра промышленности. Супруга его, Мария Романовна Павловская, была красивой, но увядающей женщиной, несколько старше своего супруга, дворянкой от рождения и по виду. Дочь их, девица восемнадцати лет, Варвара Петровна, была малопривлекательной, с огромными руками и неуклюжей походкой, что делало ее похожей на гусыню. Встретил меня и управляющий делами Павловских, некий господин Илья Ильич Ручников, суховатый стареющий франт, пытавшийся казаться моложе своих лет, для чего он ежечасно поправлял свои редеющие волосы и смятый от долгого сидения пиджак. Но меня больше интересовал мой воспитанник, однако мальчик, которого как я знал, звали Александр, на пороге дома меня не ожидал. С ним я увижусь позже. Приветствие прошло в дружеском духе, чему я был несказанно рад, так как не знал, как встретит меня столь почтенная публика. Петр Исакиевич проводил меня в свой кабинет для разговора. Вот что он мне сказал.
– Ваши рекомендации меня порадовали, – говоря это, господин Павловский сидел в массивном кресле натурального дерева, я же стоял напротив, не приглашенный присесть. – Вы закончили один из лучших наших университетов, стажировались за границей. Верно ли я думаю, что вы не прочили себе такую карьеру? – рука Павловского обвела кабинет.
– Жизненные обстоятельства вынудили меня уйти из университета, искать новое занятие, – я решил с самого начала быть с нанимателем откровенным, ведь Павловские наверняка узнали обо мне все.
– Да, знаю вашу трагедию. Сочувствую. Что ж, я бы хотел, чтобы с моим мальчиком занимался именно такой человек. Вы юный, у вас наверняка прогрессивные мысли. Россия идет вперед, скоро мы перегоним дряхлеющую Европу, с ее бессмысленными идеалами равенства и братства, и мой сын должен продолжить путь отца. Итак, – Павловский ударил в ладоши, что следовало расценивать как окончание беседы. – Без лишних слов, прошу следовать за мной.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж, и весь свой подъем я, невзирая на приличия, разглядывал богатое убранство дома. Наконец, мы стояли перед дверьми в детскую. Я изрядно волновался как примет меня Александр, и мои руки так вспотели, что я вынужден был промочить их о брюки.
Александр ждал нас на пороге. Это был невероятно красивый мальчик. У него были василькового цвета глаза, пепельные кудри обрамляли лицо, улыбка была такой задорной, что я невольно улыбнулся в ответ.
– Александр, познакомься. Твой новый учитель – Николай Сергеевич. Прошу, прими его как следует, – при этих словах Павловский протянул руку, чтобы погладить сына по голове, но встретив его устремленный взгляд, замер на полпути. – Александр, надеюсь, ты меня понял.
Затем Петр Исакиевич оставил нас одних.
Я все еще продолжал подбирать нужные слова, но Александр начал первый:
– Мамочка любит называть меня Алексом, иногда Алексисом. Но это отвратительно. Прошу называть меня «Саша», только так.
– Хорошо, – все, что я нашелся ответить.
– А как мне вас называть? Думаю, будет уместно Николя. Вы согласны?
– Пусть так, если тебе угодно.
– Угодно. Хорошо. Почему вы приехали сюда? Вы не похожи на моих прежних учителей, – Саша расхаживал по своей комнате, руки его были сцеплены за спиной. Я был на настоящем допросе, подумал я.
– Я действительно не учитель, вернее, никогда не пробовал себя в этой ипостаси. Я работал в университете. Но так сложилось…
Саша прервал меня:
– Я хочу знать все!
– Моя невеста погибла. Пребывание в Петербурге стало невозможным для меня, – я сам не понимал, почему рассказывал ему все это, но не говорить я как будто не мог. Его васильковые глаза пронизывали меня. Моя история показалась ему скучной, поскольку он побежал в соседнюю комнату, и я услышал крик:
– Идите сюда, скорее. Здесь будет видно лучше!
Я оказался в комнате, предназначенной для занятий, поскольку здесь имелась весьма недурная библиотека, парта, доска и учительский стол. Саша стоял у окна и водил рукой по стеклу.
– Сейчас они ее найдут. Смотрите, Николя, – он указывал мне куда-то вниз.
Я увидел деревья, уходящие вглубь тропинки и длинные кусты боярышника. Вокруг суетились какие-то люди, по виду – работники усадьбы. Внезапно я услышал женский крик. Кричала кухарка, тучную фигуру которой я увидел у входа на кухню. Она выронила ведро и схватилась за сердце. Мужчины подбежали к ней, один схватил ее, пытаясь помочь, другой побежал к кустам, куда указывала трясущей рукой кухарка. Я последовал их примеру, и когда мой взор нашел источник возгласов, дыхание мое на миг остановилось. В кустах боярышника я увидел девушку, лежавшую навзничь, ее мертвые глаза были открыты и смотрели прямо на нас.
