Мне казалось, что после смерти моя жизнь изменится. Как ни крути, я спас планету от полного уничтожения, а этим не многие могут похвастаться – то есть я даже не представляю, кто бы смог. Нет, я вовсе не ждал, что в мою честь устроят торжественный проезд по улицам города с забрасыванием конфетти и серпантином, или что президент лично наградит меня орденом, или еще что-нибудь в этом роде. Я говорю лишь об искренней вере в то, что заживу немного иначе.
Я ошибался.
Естественно, никто не знал о том, что я спас мир. Мне запретили об этом рассказывать, да и кто бы в это поверил? О том, что со мной случилось после исчезновения из школы, ходили самые разные кривотолки, но они большей частью основывались на всяких газетных заметках, в которых писали, будто я участвовал в заговоре с целью взорвать Стоунхендж.
Кто-то распускал слухи о том, что меня завербовали цэрэушники и заслали к террористам, чтобы я изнутри разрушил их ячейку. А кто-то – что я, наоборот, сам был террористом, но цэрэушники меня поймали, перепрограммировали и вернули к обычной жизни, как, например, умственно отсталых детишек помещают в класс к нормальным.
Но если верить самому популярному слуху, то я был просто сумасшедшим. Психованный Кропп – так меня иногда и называли. Ладно, не иногда. Часто. Не террористом, не наемником или каким-нибудь шпионом, а просто сумасшедшим, свихнувшимся, ненормальным, чокнутым.
И таким меня считали не только дети. Доктор Педдикот, школьный психолог, видимо, тоже так считала. Она направила меня к реальному мозгоправу, к психиатру Мори Бендерхоллу, а тот беседовал со мной целых три часа.
– Итак, Альфред, расскажи мне о школе, – попросил он.
– Ну, я не успеваю по большинству предметов. Со мной никто не хочет дружить, а с месяц назад кто-то придумал новую игру. Называется «кроппинг».
– Кроппинг?
– Именно, – кивнул я. – Такой новый вид спорта. Суть игры в том, чтобы унизить меня. Или подразнить. Унижение и дразнение. Только я не уверен, что есть такое слово – дразнение.
– Нет, такого слова нет.
– Тогда его следовало бы придумать. В общем, в распоряжении игрока в кроппинг масса приемов: от подножки в коридоре до веджи[4]. За веджи дают больше всего очков. При моих габаритах для этого нужен очень решительный настрой и немалая силища.
– Я уверен, что школа пресечет этот «кроппинг», если ты пожалуешься.
– Нет, я думаю, что будет только хуже.
Доктор перелистнул страничку в своем блокнотике.
– Давай поговорим о твоих страхах, Альфред.
– Зачем?
– Тебе трудно разговаривать о страхах?
– Обычно я о таком не распространяюсь.
– И почему же? – осведомился доктор Бендерхолл.
Я немного поразмыслил.
– Вообще-то, я об этом не думаю.
Доктор сидел и молча ждал. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Ну, например, клоунов боюсь, – начал я. – Но клоунов боятся почти все. Высоты боюсь. Лошадей. Грозы. Боюсь утонуть. Или сгореть заживо. Боюсь, что голову отрубят. Садовых гномов. Кариеса и воспаления десен. Насекомых боюсь. Ну, не всех. Божьи коровки очень даже ничего, да и бабочек было бы странно бояться. В основном я боюсь тех, которые кусаются и жалят, хотя от тараканов тоже не в восторге. Но их, по-моему, мало кто любит, поэтому у нас так много всяких спреев, дезинсектантов и прочего. Летучих мышей еще боюсь. Но не тех, которые фрукты едят. Я боюсь мышей-вампиров… И вообще всех животных с острыми зубами. То есть выходит, что всех, от акул до декоративных собачек. Но те, которые крупные, на первом месте. Еще уродств. Боюсь девчонок. То есть девчонки вообще в топе. Где-то сразу после грозы, но точно выше садовых гномов. Скука пугает. Понимаете, после возвращения из Англии мне так тоскливо, что хоть помирай. Если не считать случая в молле на прошлой неделе, когда я увидел человека.
Доктор пристально посмотрел на меня:
– Человека?
– Ага. Такой маленький и лысый мужчина, щекастый, как ребенок, и в темном костюме. Первый раз я заметил его в ресторанном дворике. Он сидел через два столика и пялился на меня. А когда я взглянул прямо на него, он быстро отвернулся. Потом в «Блокбастере». Я увидел его в отделе комедий, которая была через два стенда от моей.
