1. Где героиня разочарована, а герой этого не замечает.
"Опять, – подумала Лера с тоской, – Снова… и как всегда".
– Черт, мать скоро должна прийти! – в глазах Игоря была паника, которую Лера наблюдала далеко не впервые.
Она взяла свою, брошенную на кресло, одежду и направилась в ванную.
Облачившись в шмотки с быстротой и ловкостью поднятого по тревоге солдата, подошла к зеркалу. Подновила макияж, причесала длинные, до середины спины, темные волосы. Не "модель", но и далеко не дурнушка – карие глаза (при определенном освещении приобретающие "медовый" оттенок), чуть вздернутый носик… рот, может, и великоват, но выразительный.
И с фигурой порядок, классические девяносто-шестьдесят-девяносто, и рост – для девушки – неплохой…
Однако, все еще незамужем, а возраст-то подпирает, двадцать пять не за горами…
Но попадаются почему-то сплошь неудачники, либо маменькины сынки, вроде того, что сейчас лихорадочно уничтожал в спальне "следы преступления" – застилал кровать, убирал со столика кофейные чашки и рюмки для ликера.
Повернул к ней раскрасневшееся лицо.
– Слушай, я тебя проводить не смогу…
Лера пожала плечами с деланно-равнодушным видом. Что этот барчук о себе возомнил, в самом деле? Только оттого, что достаток в их семье – благодаря папе-чиновнику, – выше достатка в семье Валерии (чей отец пустился в бега еще десять лет назад) считает, что ему простительно любое хамство?
Ладно, был бы еще неотразим, а то ведь заурядность… самая настоящая заурядность. Заурядная внешность, заурядный интеллект… амбиций разве что сверх меры.
– Ну, созвонимся?
"Держи карман шире", со злостью подумала Лера, однако заставила себя улыбнуться, даже чмокнула бойфренда в щеку на прощание и вышла за дверь.
На улице, как обычно, моросил дождь. Она раскрыла зонт (фиолетовый "гриб-поганку") над головой, достала мобильник и набрала номер лучшей подруги, дабы нагрянуть к ней в гости и вволю поплакаться в жилетку.
Или просто вволю поболтать.
* * *
2. Где другая героиня проявляет стервозность, заставляя главного героя страдать.
– Мерзавец ты, Ручьёв, – безапелляционно заявила Анна, поднимаясь с постели и глядя на часы, – Обязан был меня разбудить еще час назад, провокатор…
Высокий мужчина в светлой рубашке и темный брюках, стоящий у большого арочного окна, обернулся. По его лицу скользнула улыбка, смягчившая несколько резкие черты.
– Кощунство будить возлюбленную, когда она так сладко спит.
– Пошел к черту, казанова, – проворчала Анна, отбрасывая со лба густые вьющиеся волосы (ей шла короткая стрижка). Голос у нее был низковатый и, несмотря на прорезающуюся в нем легкую хрипотцу, чрезвычайно приятный. Умный голос.
– Как самочувствие? – мягко поинтересовался Ручьёв.
Анна скорчила забавную гримаску.
– А то не догадываешься?
– Ясно, – усмехнулся он, – Химией будешь травиться или клин клином?
Ее даже слегка передернуло.
– У тебя, конечно, отличное бренди, но теперь я не смогу на него смотреть минимум полгода…
– Тогда "Алка-Зельцер", – заключил Ручьёв и направился в ванную комнату, где находилась аптечка, а в ней – препараты на все случаи жизни.
Хоть сам он отнюдь не являлся "любителем химии". Он был просто предусмотрительным человеком.
Отпив из стакана, где Ручьёв растворил пару шипучих таблеток, Анна на пару секунд прикрыла глаза и глубоко вздохнула.
После чего слегка улыбнулась и обвела комнату немного затуманенным взглядом.
– Хорошо тут у тебя – светло, просторно, уютно… Либо у тебя отменный вкус, либо у твоего дизайнера…
– Не нанимал я дизайнера, ты же знаешь, – сказал Ручьёв, – Твои советы плюс толика собственной фантазии, результат перед тобой, – и добавил (с усмешкой на губах, но без усмешки во взгляде), – Нравится? Одно слово – и все это в твоем распоряжении.
Анна чуть поморщилась.
– Сколько можно, Серж…
– Ясно, – он опять отвернулся, перестав созерцать изысканную обстановку своей спальни и изысканную женщину в наброшенной на голые плечи рубашке (его рубашке), а глядя просто на дождь за окном.
Анна отставила стакан в сторону, встала и бесшумно ступая босыми ногами по мягкому, ворсистому ковру, приблизилась к любовнику и положила ладонь ему на плечо.
Ручьёв не обернулся, но накрыл ее руку своей.
– Обожаю вас, сэр Ланселот… особенно когда вы так мило дуетесь.
Вновь отойдя к кровати, Анна присела на нее и взяла со столика пачку Vogue и зажигалку.
– Но стань ты моим мужем, я уже через неделю сбежала бы, – добавила она уже совершенном другим – не мурлыкающим, а насмешливым – тоном.
– Отлично, – сказал Ручьёв мрачно, – Настолько я, выходит, плох?
– Отнюдь. Ты слишком хорош, вот в чем беда. Ты умен, самодостаточен, отменно воспитан, женщины тебя обожают…
– За одним исключением. Та, кого люблю я, обожает… вытирать о меня ноги. Не так? – когда он посмотрел на Анну, в его светло-серых глазах не было злости – лишь печальная констатация факта.
Она молча забрала с кресла свое платье и направилась в ванную. Секунду Ручьёв оставался недвижим, затем в глазах его нечто сверкнуло – этакая сумасшедшинка, – и он бросился за Анной следом, успел схватить за плечи до того, как она захлопнула за собой дверь ванной комнаты.
– Чушь это все, отговорки… Реально ты просто меня не любишь, скажи наконец прямо!
Она обернулась, глядя на Ручьёва с явным сожалением.
– В том-то и беда, что люблю. Тебе мало доказательств? Сколько их я еще должна предоставить?
