Мой роман с русской словесностью
Мой роман с литературой начался с раннего детства и весьма трагично. Стихи писала уже в шесть лет и очень явственно помню черный бархатный блокнот с тиснёными золотом буквами, подаренный мне на мой седьмой день рождения. Стихи записывались чернилами, красивым детским почерком, чернила были фиолетовые иногда в альбоме оказывались громадные паукообразные кляксы.
Учительница русского языка Таисия Павловна, грузная, одетая в кримпленовое платье, почему-то ярко-желтого цвета, пожилая дама, с двойным подбородком, расхаживала между партами с громадной тростью и объявляла тему очередного сочинения – «кем я хочу быть». Она заверила что наши сочинения будут прочитаны совершенно анонимно и никто не будет знать сокровенные желания одноклассника. Я поверила…
Через несколько дней мое сочинение было зачитано перед всем классом и в нем прозвучало признание о моем желании стать поэтом. Тот ужас от невероятного вероломства и предательства учительницы поразил мою детскую душу наповал, я выскочила из класса и единственное желание, которое было у меня – УМЕРЕТЬ. Как уйти из этого мира, когда тебе 10 лет и нет возможности заглянуть в интернет, чтобы получить инструкцию по осуществлению задуманного? Но в голову лезла вся почерпнутая из литературы информация, из прочитанного мною романа я узнала трагическую историю любви, где главная героиня уходит из жизни, отравившись серой. Я решила, что для этих целей можно использовать спички и съев достаточное количество серы, полученной из спичек, я смогу уйти из этого коварного мира, в котором мне было суждено ощутить позор, который не в силах была пережить.
Поедание головок спичек и мое странное поведение было замечено матерью, и мне было проведено промывание желудка. Таким образом уход из жизни в 10 лет с треском провалился. Мне было суждено не раз испытывать черные дни, но уже никогда с тех пор не было той остроты предательства и безысходности, которую я испытала тогда.
Желание писать стихи, как ни странно, не прошло, и писать я продолжала. В седьмом классе уже другая учительница литературы, Рива, толстая близорукая дама, дала нам тему для очередного сочинения по произведению Пушкина. Сочинение я написала в стихах и была собой горда. Но наказание за свой неуемный «транш» сочинительства не заставило себя долго ждать. Получив назавтра тетрадку с сочинением, я нашла там жирную извивающуюся двойку. Обнаглев, я все-таки вознамерилась получить от учительницы разъяснения. Ответ был прост до боли – «ты списала все у известного поэта!» Но у какого поэта я списала свои стихи, учительница затруднилась ответить. «Сама ты так написать не могла!»
Через много лет, проходя практику по кожным болезням в кожном отделении городской больницы, будучи студенткой медицинского вуза, я встретила Риву, всю распухшую, страдающую тяжелым псориазом. Помню, что мне было ее очень жалко.
Во взрослой жизни я попыталась найти хоть какое-то поэтическое сообщество, в котором смогла бы почитать свои стихи. Я нашла при рижской молодежной газете поэтическую студию. Приход туда развеял все надежды, которые теплились во мне – найти единомышленников. Стихи, которые читали там другие, мне не понравились, да и к моим стихам там отнеслись довольно прохладно. Руководитель литературного кружка показался мне человеком недалеким, а двум студийцам я без труда поставила диагноз шизофрении, благо, тогда медицинский институт уже был закончен.
Мои отношения с редакторами были не менее трагичными – первый редактор, вернее – редакторша молодежной газеты, с радостью отобрала мои стихи для печати, но потом они у нее почему-то потерялись. Таким образом, на многие годы я была обречена писать только для единственного слушателя – для себя.
Нечто символическое вижу я в дате рождения моего отца и дате моего рождения.
В истории семьи моего отца отражается целая эпоха жизни евреев, которые пришли в этот мир в начале прошлого века, и суждено им было родиться в стране, которая исчезла в конце 20-го века, и в среде, которая исчезла намного раньше – в первой трети 20-го века в связи с ассимиляцией, а в сороковые годы того же богатого событиями 20-го века остатки уцепившихся за свои еврейские местечки евреев нашли смерть от пули работников зондеркоманд в вырытых ими же братских могилах.
Мой отец родился в ноябре 1917 года, когда смерч революции прокатился по России и могилёвские евреи ощутили себя свободными людьми, навсегда порвавшими с чертой оседлости. Моему отцу довелось дожить до крушения империи, и прах его покоится ныне на кладбище города Беэр-Шеве. Что вместилось в эти 74 года, которые прошли со дня его рождения до смерти?
Я попытаюсь посмотреть на жизнь моего отца и его семьи глазами еврейки, которая пришла в этот мир в тот же год и тот же месяц, когда было провозглашено рождения государства Израиль, и с 1989 года живёт в Израиле.
Мой отец родился в Могилёве вторым ребёнком из четырёх от матери Ханиной—Фраерман Белы Исаевны и отца Ханина Ильи Самойловича. Мать домохозяйка, отец фотограф.
Ни один из братьев и сестёр моего отца не пережил войну. Моя бабушка и двое её дочерей убиты в октябре 1941 года неподалёку от городка Чаусы, а брат Самуил, гвардии рядовой, в 19 лет погиб в 1942 году под Сталинградом. Отец уехал из семьи в возрасте 14 лет учиться в Ленинград, где давно обосновались две тётки отца по материнской линии. Одна из них была замужем за ведущим инженером Кировского завода. Отец заканчивал рабочий факультет, потом работал слесарем: общежитие, скудное существование и, наконец, поступление в Кировскую Военно-морскую медицинскую академию. Война, эвакуация академии из Ленинграда в Киров, прощание с родными, которые оставались в блокадном Ленинграде, переход по льду Ладожского озера, окончание академии, война, служба на бронекатерах, Победа, два года в оккупационных войсках в Австрии и, наконец, возвращение на родину – с бригадой бронекатеров в Пинск. Встреча в 1946 году с моей матерью в Пинске. (Молодая врач приехала по распределению после окончанию Московского мединститута). Получение назначения на Дальний Восток, рождение единственной дочери – то есть меня. В 1952 году назначение в ординатуру, получение специальности гастроэнтеролога, 1953 год на факультете, дело врачей. Аресты профессоров, митинги, выступления товарищей вдруг обрушивших негодование на арестованных коллег и учителей. Поддержка друзей – неевреев. Вера в партию. Получение назначения в Ригу. (Латвия отошла Советскому Союзу по пакту Молотова-Риббентропа ещё в 1939 году, но во время войны вновь под Германией). С 1956 года постоянно в Риге, сначала в госпитале – зав. отделения гастроэнтерологии, потом увольнение из армии в чине полковника, работа в больнице 4-го управления, обслуживающего партийных боссов, старых большевиков. Переезд в Израиль в 1990 году и смерть в 1991-м.
