Годучай,
И беспечные степи
Через тонкие праведные пальцы
уснувшей казашки.
Алыча,
И ко мне тянутся дети,
Пытаясь достать до края
белой длинной рубашки.
Ничего,
Я могу удержаться в седле.
Я смогу, в этих степях не остаться
облачной пылью.
Этот день
Расплывается солью во мне,
да и память красным коршуном
расправила крылья.
Успокой
Теплый ветер мне в спину,
Сжатый воздух смешай
с бесконечною синькою неба.
Я душой
Ощущаю тонкие силы,
Что вплетаются в желтые косы
Кусачего лета.
Гром. С неба падает гром.
И, конечно, я в нём не услышу себя.
Чтобы рассказать всем о том,
Что я убит и влюблён в красоту сентября.
Пой, ветер, в кронах, и спи.
Каждый лист тобой сбит. Засыпает земля.
В бой идут одни старики.
Не касаясь, легки
Их шаги, как и я.
Будет день, да будет пища,
Будет пища, будет новый день.
В зимней куртке отыскалась тыща,
Так удачно начался апрель.
Греет солнце, грею я улыбкой
Каждого, кто встретился в пути.
У меня в кармане золотая рыбка
С Ярославом Мудрым на груди.
С чистой совестью, как у ребёнка,
Наслаждаюсь в парке красотой.
Птички звонко напевают «Голубой вагон».
Украду украдкой,
Спрячу под столом.
Маленькие лапки
Радуют теплом.
У меня котёнок!
Длинные усы,
Голос звонкий тонок,
Просит колбасы.
Мама, папа, можно?
Будем мы дружить!
Никогда мороженное
Не буду я просить!
Сладких ват не надо,
И сиропов тоже,
Только котя рядом…
Мама, папа, можно?
Иногда хочется вернуться в детство.
Найти бы средство.
И вот он я – пятилетний,
Несу одуванчики маме,
Чтобы потом оставить в стакане.
И мне кажется – мир так прекрасен,
Что не хватит слов описать его.
Мир так светел, полон красок.
Ему не знакомо слово «зло».
Руки мои легко тянутся к небу,
Словно в нём, далеко, наверху,
Есть что-то неизвестно такое,
Что на вкус ощутить я смогу.
Там мои коленки стерты до боли,
Но я счастлив, я словно во сне,
Будто боль стоит немного
И на сдачу выпала мне.
Только как найти это средство?
Это детство, это детство.
Будет вечно идти по пятам.
В который раз иду я по улице,
И, кажется, падает небо.
Слова в прозу не преобразуются.
Воскресенье. Продается верба на каждом углу.
Какое странное слово – улица!
Ещё страннее дать улице имя.
В Нагорном парке кажется
Сильнее неба – падение.
Глаза протираю, сомнений сажа…
Кто я? Кто ты? Летние тени?
Записать, нарисовать бы
Мгновение каждое, и, может,
Увидит тот, кому не плевать.
Я сделаю это позже.
Море волнуется раз.
Я выхожу из подъезда.
Мимо бежит детвора,
Догоняя детство.
Я бегу вместе с ними,
Несколько лет, едва,
Есть ли у юности имя?
Море волнуется два.
Море волнуется три.
В парке, с коляской, сыном,
Такие короткие дни…
Мы взрослые, любимые.
Море волнуется, море…
Десять, пятнадцать, двадцать…
Плывём вместе с тобою,
Плакать или смеяться?
Море волнуется, море —
Время хитрее лисицы.
Книжка и кружка кофе,
Надо ли торопиться?
Я обнял берёзу крепко,
И услышал разговор
Высоко смотрящих веток,
Слог ветров, текучий спор,
Манят голоса из древа,
Создают печальный стон,
И берёза будто дева,
Будто мать, что кличет в дом.
Я же сын, и я-то знаю,
Отчего грустит она,
Оттого, что я врастаю
В эти дикие края…
Корни длинные плетутся,
Расстилаются везде.
Скоро матери коснутся
На родимой стороне.
Обниму берёзу крепко,
И услышу тишину,
Ветер не коснётся веток
Прекратит он песнь свою.
Ты говоришь: «Пора, хватит,
Тебе завтра на учебу.
Превращать сегодняшнее вино в воду,
Воду в буквы, буквы в слова, слова в диалоги,
Диалоги вопросы к себе и вселенной».
Почему? Как? Зачем? Кто мы и где мы?
«Вот тебе и учеба», – говоришь ты.
А сама смотришь под ноги,
И в глазах твоих просветление,
Мгновение и ты.
Листья.
Все кажется просто:
мелодия осени
на спящих
усталых
ночных
фонарях.
Стучатся мне в окна
Кленово-мохнатые лапы
нового дня.
Я тебе напишу самые красивые строки,
Заверну в фольгу из самых нежных эпитетов.
Положу под дверь, позвоню и сбегу.
В моноспектакле
ты будешь
единственным зрителем.
Ты однажды уйдешь,
Не дочитав свою книгу,
Не сполоснув свою кружку —
Ты сохранишь интригу.
Будто на пару минут,
Будто так, в магазин,
Будто к соседке ушла —
Чтоб попросить аспирин.
Кот будет ждать у двери,
Телефон разрываться без толку.
Вышивка тихо умрет,
В себе не заметив иголки.
В моем теле опять другой.
Он простывший пассажир трамвая,
Он застрявший между зубов
Системы неравенства равных.
Он приплывший с подводной лодки,
Он поддатый сосед с площадки,
Он уснувший на верхней полке,
Выставивший грязные пятки.
Мое тело – чужой хлам,
Заболевшее, уставшее, злое.
Если нужно, даром отдам,
В багажнике есть запасное.
Я не слишком молод, не слишком стар,
Я не слишком, не слишком, не слишком.
Я застрял где-то между танцующих пар,
Вместо мыслей серьёзных мыслишки.
Посылаю к чертям я спокойствие лет,
Далеко, далеко, далеко.
Я последний оставшийся горный абрек,
Распевающий грозно «Моя Сулико».
Я последний джедай, между светом и тьмой,
Апельсин заводной, заводной, заводной.
Я читатель и автор Умберто Эко,
До ре ми и фа соль, молоко и фасоль.
Если взять и собрать мою волю в кулак,
То не слишком, не слишком, не слишком…
Сил не хватит Сансары круг разорвать,
В старом теле наивный мальчишка.
Я как будто бы молод, я как будто бы стар,
Я все больше как Будда, как будто, как будто.
Вижу-слышу немного, знаю больше, чем надо,
Без детали детский конструктор.
Без детали детский конструктор,
Без дета детски конструкто
Бе де дет костру
Бе
Эх, детство! Проехало рядом
На трехколесном велосипеде
Странной бранью злого соседа,
Змеиным шипением лимонада.
Эх, детство! Показало дулю,
Сложенную из букв-кубиков,
В молоке намокшими бубликами,
Выстрелом, пистоном-пулей.
Эх, детство! Как сука щемится
К щенятам в дальний угол,
В карман предателя друга,
Под лавку игрушечной мельницы.
Свет и вязь небес,
Шестиструнная гитара.
На столе и во мне
Чёрствая старость.
Рядом сутулость куртки,
Несколько дневников.
Очень удобно для дурки
С почерком для докторов.
Утро приходит обычно
Со скрипом качелей.
На улице дети и птицы
Для меня неразличимы.
Дети, как птицы, и наоборот —
Смех водопровода,
Календарь – двухтысячный год —
Тысячу лет я не трогал.
Печально всеобъемлющее небо,
хлопья снега – словно продолженье жизни.
Хлопья снега.
Ты не идешь, уже стоишь,
так просто.
Мимолетно телом ощущая
движенье в воздух.
Мимолетно понимая вечность,
но только
на секунды и не капли больше
на дольки —
снова делишь – ускоряя ход
шагам и мыслям,
пока не тонут эти хлопья,
в весенних числах.
Почему же так плохо, а должно быть так хорошо,
Почему внутри погода зеркалит – то дождь, то жара?
