Лабиринт женского, вечного, причудливо-меняющегося,
в какой-то корневой основе остаётся неизменным…
Лабиринт, который суждено пройти большинству мужчин,
получая психологические раны или ликуя, шлифуя душу
или теряя её куски, философствуя или… просто гуляя;
ответственно ли безответственно: сложно, по-разному…
Книга Александра Лазарева «Первая Тайна» посвящена
этому проходу жизни: сквозь женское, необходимое.
Книга не простая, сложно определимая по жанру…
Здесь не повесть, здесь увлекательная сумма
переплетённых волокон опыта и дара;
размышления, зиждущиеся на познанном и эрудиции,
перемежаются с огнями воспоминаний, оттенки чувств
наслаиваются… на собственное ниспровержение.
Но однозначно выводится из книги формула —
феминизм уродлив, ибо:
«Идея слабости женской натуры проходит
чрез всю интеллектуальную историю средневековья.
И отразилась, в частности, в признанном в ту эпоху
этимологическом объяснении сущности вещей,
данном Исидором Севильским: латинское слово vir
(«мужчина») происходит от слова vis («сила»),
имеет связь со словом virtus («добродетель»).
Название женщины – mulier происходит от mollis,
что значит «мягкая, изнеженная, слабая» —
но также и «порочная, чувственная».
Такие отступления, инкрустации-вкрапления не редкость:
они разряжают некоторую атмосферу сгущённости,
создающуюся потоком напряжённо-клубящихся сцен.
Со страстью! На обрыве проводов!
Однако – начиналось всё с детского сада…
Нежная игра лиственных теней в песочнице
с золотым богатством; шёлковое струение фраз,
живописующих перво-нежное:
«Первый раз я влюбился в младшей группе детсада
и звали мою приму – Леночка С.
В «мёртвый час» я дожидался, пока все уснут,
осторожно вставал, подходил к обожаемой
и, задыхаясь, нежно целовал её в пухлую щёчку,
окрылённым возвращался в свою кроватку
и благостно засыпал. Так продолжалось недолго:
я ощущал невесомость, и радость переполняла меня».
Окрылённость останется в памяти чувством полёта…
Выступления в составе музыкальной группы:
кафе и девушки подразумевались с утроенной силой,
и тут заплетётся история любви… настоящей ли?…
Иногда и самому сложно оценить подлинность былого:
тем более – уносящегося в прошлое
с такой скоростью, что дух захватывает.
Слоится жизнь, предлагая варианты встреч и разлук,
она слоится онтологически и экзистенциально;
мера воздействия женщины на мужчину
определяет в жизни последнего многое.
Иногда – сердце одевающее золотистой аурой
любования женщиной, иногда – отвращения к тёткам;
отрицание «тёткости», как феномена – тем не менее,
существующего совершенно очевидно, не преодолеть.
Своеобразная исповедь героя книги льётся легко,
не смотря на напряжённую живость многих сцен,
трепещет крыльями бабочек. Ретроспекция женитьб…
Неожиданно – раскалывает повествование
посещение в Таиланде соответствующего заведения;
цвета, просвечивающие сцену, золотятся прозрачно:
но… никакой грязи…
Хотя есть в тексте Лазарева резкие пассажи:
вероятно, жизнь прожив, без них не обойтись…
Тулита – имя, придуманное автором, будто распадается
на отдельную музыку слогов – Ту-ли-та…
Повествование о ней неожиданно предварена
жёстким и грубым описанием… бытования обезьян:
что ж – контрасты и показывают… ценность человеческого.
Право быть человеком – из самых высоких;
а про ангелов нам ничего не известно точно.
Температура темпераментности повествования накаляется…
плавно спадает, предлагаются всё новые истории,
отблесками ложившиеся на жизнь героя книги.
В итоге он беспощаден к себе
и завершит повествование отчаянным восклицанием:
«Вдруг навалился на меня стыд за все мои «подвиги»,
стало нестерпимо горько, опалила сердцевину мою досада
от неслучившейся в жизни подлинной любви,
захлестнула невероятная скорбь,
что оказался недостойным её».
Чужая жизнь загадочна в такой же степени,
как и своя, читательская; но книга Александра Лазарева
«Первая Тайна» бередит и будоражит, не обещая покоя,
заставляет даже и пересматривать свою жизнь,
проводя мысленные параллели, сопоставляя…
Александр Балтин
«Увы! Уму непостижимы
Две тайны:
Женщина и смерть!»
Василий Фёдоров
Говорят, что можно бесконечно смотреть на три вещи:
на причудливую пластику пламени, утекающую воду
и… далее версии разнятся и невероятно множатся
темами для вышучивания у записных остряков.
И, конечно же – да: огонь и вода увлекают,
умиротворяют и очаровывают. Но с этими стихиями —
огонь и вода – более или менее понятно, хотя…
простая вроде бы вода ещё хранит мно-огие тайны.
А как не отметить облака, плывущие ли, мчащиеся? —
этакое великолепие, не устаю любоваться ими.
Они каждое мгновение разные, то улыбнутся тебе,
то нахмурятся, то изобразят что-то невообразимое.
С ними, однако, также понятно. Но!
Непременно к упомянутому добавил бы и женщину.
И не просто добавил, а взгромоздил бы на первое место.
Вот он – непрестанный повод к изумлению до оторопи,
до потери речи, до заикания и расстройства сознания.
Этакий заворот и вывих рассудка, пожалуй, единствен.
Вот что не перестанет удивлять и ошеломлять!
Наступает такой период в жизни каждого индивида,
когда необходимость соблюдения некоего политеса,
исполнение условностей и деликатного умолчания
отдельных острых тем, – становятся вредоносными,
и теряется всякий смысл следования предрассудкам,
лицемерным правилам «хорошего тона» и прочая.
Но верный и хороший тон для меня сегодня —
это предельно честный рассказ о наболевшем.
Да, острейший (особенно сегодня, ох-ох-ох!)
и очевидный вопрос в жисти человековой —
это вопрос (разрешаемый ли в принципе?!)
отношений и мирного сосуществования полов.
Итак: «Лет ми спик фром май харт»…
* * *
– …Ха, вот я и рядом.
– Оп-па-а… ну и что? Какого… чего вдруг явился?!
– А что, не страшно, совсем не испугался?
– Чего пугаться-то, мы с тобой давно знакомы,
частенько общаемся, делимся чем-то, правда, мысленно.
– Э-эх, жаль, хоть бы вздрогнул за-ради приличия.
Словно подобное случается сплошь и рядом.
Ну да ладно, давай уже поговорим глаза в глаза,
мне любопытно пообщаться воочию, не виртуально.
– Да вроде говорено всё, и всё-то ты про меня знаешь.
– Знать – не значит понимать, брат. Хотя я понимаю,
и понимаю, как никто, и даже лучше, чем ты себя;
однако мне важна непосредственная реакция твоя,
весь эмоциональный окрас твоих взглядов, суждений.
И, быть может, я смогу твои сегодняшние убеждения
поколебать хотя бы, и ты, вдруг, согласишься со мной?
А то и обратишь меня в веру свою совершенно,
что весьма сомнительно. Давай попробуем?…
– Ну-у что ж… давай пробовать.
– Так не молчи, начинай о гложущем наболевшем…
– Ладно. Но раз ты предстал к ужину, присоединяйся.
И давай по первой для плавности беседы и таки снятия
моей лёгкой очумелости от материализации твоей:
