На одном из скалистых островов в Шотландии много лет тому назад жили в счастливом согласии два рыбака. Оба были неженаты, не имели даже никаких родственников, и их общая работа, хотя и разного рода, кормила их обоих. По возрасту они были довольно близки друг к другу, но внешним видом и характером походили друг на друга не больше, чем орел и тюлень.
Каспар Штрумпф был низенький, толстый человек, с широким, жирным и круглым как полная луна лицом и добродушно смеющимися глазами, которым, по-видимому, были незнакомы горе и забота. Он был не только жирен, но и сонлив и ленив, и поэтому ему достались домашние работы, стряпня и печение, вязание сетей для собственной рыбной ловли и на продажу, а также большая часть обработки их маленького поля. Совершенной противоположностью был его товарищ, длинный и худощавый, со смелым ястребиным носом и быстрыми глазами. Он был известен как самый деятельный и самый счастливый рыбак, самый предприимчивый охотник за птицами и пухом, прилежнейший на острове земледелец, и притом как самый скупой торговец на рынке в Кирхвалле. Но так как его товары были хороши и торговля без обмана, то все охотно имели с ним дело, и Вильгельм Фальке (так его звали соотечественники) и Каспар Штрумпф, с которым первый, несмотря на свою алчность, охотно делил свою трудно приобретенную выручку, имели не только хорошее пропитание, но и были на пути к достижению известной степени благосостояния. Но одно благосостояние было не тем, что соответствовало алчному характеру Фальке. Он хотел сделаться богатым, очень богатым, и так как он скоро понял, что обычным путем прилежания обогащение наступает не очень скоро, то остановился наконец на мысли, что он должен достичь своего богатства каким-нибудь необыкновенным, счастливым случаем. Так как эта мысль уже овладела его пылкой, кипучей душой, то он уже ничем другим не интересовался, и говорил об этом с Каспаром Штрумпфом как о какой-нибудь известной вещи. Последний, считавший за святую истину все, что говорил Фальке, рассказал об этом своим соседям, и скоро распространился слух, что Вильгельм Фальке или действительно дал за золото письменное обязательство дьяволу, или же получил предложение к этому от владыки ада.
Хотя сначала Фальке осмеивал эти слухи, но постепенно ему стала нравиться мысль, что какой-нибудь дух может некогда открыть ему клад, и он перестал противоречить, если его соотечественники подсмеивались над ним. Хотя он все еще продолжал свое занятие, но с меньшим усердием, часто терял большую часть времени, которое прежде обыкновенно проводил в рыбной ловле или других полезных работах, на бесцельную попытку какого-нибудь похождения, благодаря которому он вдруг должен был разбогатеть. На его несчастье, когда он однажды стоял на пустынном берегу и в неопределенной надежде смотрел на волнующееся море, как будто оттуда ему должно было прийти великое счастье, большая волна подкатила к его ногам среди массы вырванного мха и камней желтый шарик, золотой шарик.
Вильгельм стоял как очарованный. Итак, его надежды не были пустыми мечтами: море подарило ему золото, прекрасное, чистое золото, вероятно, остатки тяжелого слитка, который волны на дне морском размельчили до величины ружейных пуль. И теперь его воображению ясно предстало, что некогда где-нибудь у этого берега должен был разбиться богато нагруженный корабль и что ему предназначено достать погребенные в недрах моря сокровища. С тех пор это сделалось его единственным стремлением. Старательно скрывая свою находку даже от своего друга, чтобы и другие не нашли след его открытия, он ничего другого не стал делать и проводил дни и ночи на этом берегу, где забрасывал не свою сеть за рыбами, а специально для этого приготовленную лопатку – за золотом. Но он ничего не находил, кроме бедности, потому что сам он уже ничего не зарабатывал, а вялых трудов Каспара не хватало, чтобы прокормить их обоих. В поисках больших сокровищ исчезло не только найденное золото, но постепенно и все имущество холостяков. Как прежде Штрумпф молча предоставлял зарабатывать лучшую часть своего пропитания Фальке, так и теперь он молча и без ропота переносил то, что бесцельная деятельность Фальке отнимала ее у него. Но это кроткое терпение друга было тем, что только еще сильнее побуждало Фальке продолжать свои неутомимые поиски богатства. Но что делало его еще более деятельным – это то, что каждый раз, когда он ложился отдыхать и его глаза закрывались для сна, что-то шептало ему на ухо какое-то слово; хотя ему казалось, что он слышит его очень ясно, и каждый раз оно было одним и тем же, однако он никогда не мог запомнить его. Хотя он не знал, что общего с его теперешним стремлением может иметь это обстоятельство, как ни странно оно было, но на такой характер, как у Вильгельма Фальке, должно было влиять все, и этот таинственный шепот помогал ему укрепляться в уверенности, что ему предназначено большое счастье, которое он надеялся найти только в куче золота.
Однажды на берегу, где он нашел золотой шар, его застигла буря, и ее сила заставила его искать убежища в близлежащей пещере. Эта пещера, которую жители называли пещерой Штинфолля, состояла из длинного подземного хода, открывающегося двумя отверстиями к морю и оставляющего свободный проход волнам, которые беспрестанно, с сильным ревом и пенясь, пробиваются через него. Пещера была доступна только в одном месте, а именно через расселину сверху, но в нее редко вступал кто-нибудь другой, кроме шаловливых мальчиков, потому что к опасностям собственно места присоединялась еще молва о нечистой силе. Вильгельм с трудом спустился в нее и сел приблизительно на глубине двенадцати футов от поверхности, на выступе под нависшим обломком скалы. Имея под ногами бушующие волны, а над головой разъяренную бурю, он погрузился здесь в свое обычное течение мыслей – о разбившемся корабле и что за корабль мог бы это быть, потому что, несмотря на все свои расспросы, он даже от самых старых жителей не мог получить сведений ни о каком разбившемся на этом месте корабле. Как долго сидел он так, он сам не знал; но когда он наконец пробудился от своих грез, то заметил, что буря прошла. Только он хотел подняться наверх, как из глубины раздался голос, и слово Кар-миль-хан вполне ясно достигло его уха. В испуге он вскочил и взглянул вниз, в пустую пропасть. «Великий Боже! – закричал он. – Это то слово, которое преследует меня во сне! Ради неба, что оно может значить?» – «Кар-миль-хан!» – как вздох, раздалось еще раз из пещеры, когда он одной ногой уже покинул расселину и как испуганная лань побежал к своей хижине.
