Гамма коряво, с остановками добралась доверху и начала спускаться. Медленно, ползком, на ощупь.
Карина невольно оторвалась от окна и обернулась: ей показалось, что ученик играет, крепко зажмурившись и не видя клавиатуры. Но нет, глаза мальчика были широко открыты и выражали муку.
Он сидел, резко наклонившись вперед на стуле, крепко прижав локти к бокам, и судорожно колотил пальцами по клавишам.
…Ми, ре, до, си, ля, соль…
– Фа-диез, – привычно подсказала она.
Мальчишка вздрогнул всем телом и остановился.
– Там фа-диез, Вася, – мягче проговорила Карина и приблизилась к фортепьяно, за которым застыл страдалец. – Ну что ты? Играй дальше, – она осторожно положила руки ему на плечи, – расслабься. Вот так, молодец. Локти в сторону, пальцы поднимай, но не слишком.
Вася достучал гамму до конца и вопросительно поглядел на нее.
– Ничего, – вздохнула та, – неплохо. Давай дневник.
Лицо мальчугана прояснилось. Он мигом вскочил со стула и протянул толстую тетрадь в темной обложке.
– Вот.
– Значит, к следующему уроку разучишь фа мажор. И принесешь польку. Хорошо?
– Хорошо, – выдохнул Вася, нетерпеливо косясь на дверь.
Карина молча глядела, как он, спеша и сопя, складывает потрепанный нотный сборник в папку и вприпрыжку бежит к порогу, по обыкновению позабыв сказать «до свиданья».
Ей казалось, будто ее выпотрошили наизнанку. А ведь Вася лишь третий по расписанию! За ним придут еще семь человек, и где взять на них силы?
В голове мерно отстукивало: «соль, ля, си, до…»
Карина резко выпрямилась, вернулась к окну, решительным движением распахнула форточку настежь. Повеяло промозглой сыростью.
Господи, ведь уже март, весна! А она и не заметила ее наступления за бесконечной чередой тускло-серых дней, монотонным «раз и, два и, три и», упорно пропадающими диезами и бемолями, непослушными детскими пальцами.
Занавеска тихонько раскачивалась от ветра. Карина в оцепенении разглядывала чахлый цветок герани, стоящий в горшочке на подоконнике.
Позади скрипнула дверь.
– Кариш, ты свободна?
На пороге стояла Зина Бабакина. Глаза ее подозрительно припухли, большие красивые руки нервно комкали носовой платок.
– Заходи, Зиночка. – Карина, обрадованная визитом подруги, не сразу заметила ее необычное состояние.
– Я на минутку. – Та бочком прошла в класс, уселась на краешек стула возле пианино. – У тебя никого нет?
– Васю пораньше отпустила, – призналась она. – Не могу больше.
Зина понимающе кивнула. Карина внимательней вгляделась в ее лицо.
– Ты что? – с тревогой проговорила она, подсаживаясь поближе. – Что-то случилось?
– Да так, – уклончиво ответила та.
– На тебе лица нет. Может, сердце? Дать таблетку?
– А! – Зина с ожесточением махнула рукой и прижала к глазам платок.
– Ну что ты, Зинуль! Ну брось! – Карина растерянно глядела на рыдающую подругу. Для обычно сдержанной Зины слезы были редкостью.
Устала? Неважно себя чувствует?
– Дерьмо! – шептала та, закрывая ладонями лицо. – Все дерьмо! Грязь! Надоело, к чертовой матери такую работу!
У Карины в голове мелькнула мысль: вероятно, сегодня неблагоприятная геомагнитная обстановка – не только у нее самой, но и у Зинки крыша поехала, заниматься с учениками невозможно, хочется послать подальше всю их музыкальную школу, да и вообще весь мир.
– Не расстраивайся, Зинуля, – ласково обратилась она к подруге. – Наверное, сегодня магнитная буря. Я тоже словно выжатый лимон.
Зина внезапно опустила платок. Мокрые глаза недобро блеснули.
– Буря, говоришь? – Она бросила гневный взгляд на дверь. – Я тебе сейчас расскажу, какая буря. Малютину мою помнишь?
– Это новенькая, что ли, с маникюром?
– Она, – сквозь зубы подтвердила Зина. – Знаешь, я вчера ее выгнала с урока. Насовсем.
– Правильно сделала, – поддержала ее Карина.
Она отчетливо вспомнила новую ученицу, которую месяца три назад всучила Зине администрация. Девица лет четырнадцати, с наглым взглядом жирно подведенных глаз и длинными сиреневыми ногтями. Смотрит свысока, будто не учиться пришла, а с ревизией.
– Наглющая, – подхватывая ее мысли, проговорила Зина. – Не делает ни черта, я ей слово, она мне в ответ десять. Ну я и сказала ей – тут, мол, дети музыке учатся. Между прочим, талантливые, и музыку любят.
– А она?
– Ушла. А сегодня явилась ее мамаша: шуба норковая в пол, в ушах брюлики.
– К тебе?
– Если бы. Прямиком к директору. – Зина зло сощурилась и замолчала.
– И дальше что? – осторожно спросила Карина, хотя уже знала, что услышит в ответ.
– Как ты думаешь? – с горечью проговорила та. – Я должна извиниться перед девчонкой за то, что, видите ли, унизила ее человеческое достоинство, намекнув на отсутствие таланта. А дальше – учить ее как миленькая, безо всяких разговоров. Ее папаша, оказывается, купил для школы комплект стереоаппаратуры и обещал на следующий год ремонт зала за свой счет.
– Да, – пробормотала Карина, опуская голову.
Это было все, что она могла сказать Зине. Обе прекрасно знали, как бесправны здесь, у себя на работе. Мало того что получают копейки, так еще должны безропотно терпеть унижения от таких вот папиных дочек – иначе разговор с директором будет коротким.
– Я не буду учить эту стерву, – тихо и отчетливо проговорила Зина, вставая.
– Разве есть выход? – безнадежно спросила Карина.
– Уйду.
Она поглядела на подругу, поняла, что та говорит серьезно, и почувствовала, как болезненно сжалось сердце.
Зина уйдет. Оставит ее здесь одну. Умница Зинка, которая единственная в школе понимает Карину с полуслова. Да что ж за день сегодня такой разнесчастный!
– Зин, а как же ученики? – упавшим голосом спросила она.
– Не трави душу. – Зина страдальчески поморщилась. – Обойдутся как-нибудь. А я больше не могу. Пойду в частную школу, говорят, меньше трехсот баксов в месяц не платят.
– Там дети без тормозов, – сказала Карина, – балованные, им все позволено, вот и…
– И здесь все позволено, – перебила Зина. – И так и так продаваться, уж лучше задорого, чем задарма.
– Как знаешь. – Карина пожала плечами.
Конечно, Зине нужно работать в денежном месте. Она одна растит сына, его и одеть надо, и обуть, и накормить, и выучить.
А ей деньги без надобности. Дедовская дача в Кратово дает постоянный ежегодный доход в пару тысяч баксов – на одинокую безбедную жизнь вполне хватает. А лишнего ей не надо.
– Пойду, – Зина вздохнула и направилась к двери, – у меня там Кирюшка с Настей сидят. Свиридова играем в четыре руки, – она улыбнулась криво и жалко, – как я их оставлю, ума не приложу!
Она вышла из класса.
Карина прикрыла окно, наполнила под краном пыльный граненый стакан и полила загибающийся цветок. Потом уселась возле фортепьяно и принялась терпеливо дожидаться следующую ученицу.
