ПРЕДИСЛОВИЕ
ОГОНЬ СВЯЩЕННЫЙ ПРОТИВ ОГНЯ ВОЙНЫ
В огне войны горели хаты, люди…
Горели судьбы, гнев волной вставал.
Земля от взрывов поднималась бурей…
И по Руси катился смерти вал.
Они пришли – чтоб не смеялись дети,
Чтобы умолк язык наш навсегда.
И подо Ржевом нам расставив сети,
Бомбили, жгли, топтали города.
И в круговерти бури разрушений,
Где смерть кружила, как вороний гай,
Огонь Священный встал стеной бессмертной,
Чтобы угас огонь фашистских стай.
О русская земля – земля сражений!
Истерзаны и долы и леса…
Деревни сожжены, нет поколений,
Что населяли густо те места.
И до сих пор под тонким слоем почвы,
Где ни копни – звенит металл войны.
Пришла весна, уже набухли почки
И распустились первые цветы.
Они прозрачной синевой укрыли
Валы, окопы, брустверы – места,
Что так обильно кровью оросили.
Война ушла, явилась красота.
Природа чистою слезой омыла
Все раны вздыбленной войной Земли.
И на могилы русских положила
Весенние и нежные цветы…
Пичугин Михаил Павлович, мой родной дед. Офицером артиллеристом прошёл он Первую мировую и комиссаром прифронтового госпиталя встретил Вторую мировую войну, был партизаном в Белоруссии. Не сохранилось ни одного снимка моего деда в юности (что не удивительно, он родился в дореволюционной деревне Урала), мало снимков его в зрелых летах – он воевал и работал. Не до фотографий тогда было.
Перед моим внутренним взором теперь он такой, каким я его в детстве видела и знала. Моё детское преклонение перед ним, перед его мощной личностью, всегда было больше простой любви маленькой внучки к очень пожилому деду. Я интуитивно чувствовала в нём груз пережитого и того, что не может уйти из его памяти, что призывает бессонницу, что ожесточает речи.
Но при всём этом, те, кто знал его, кто был рядом, видели и его справедливость, бесконечное терпение, и доброту к людям. Доброту и снисходительность человека, прошедшего через горнило страшных испытаний и пережившего так много.
Скупые строки анкеты…
Место рождения: деревня Крутогорье, Санчурский р-н, Кировская область, РСФСР
Дата рождения: 1893 год
Национальность: Русский
Партизанский отряд: 25-й отдельный отряд (Якушко И. А.) (Шкловская военно-оперативная группа)
Удостоверение партизана на имя моего деда Пичугина М. П.
Последняя должность: Комиссар отряда.
Извещение о награждении моего деда орденом Красной Звезды.
Награды: медаль «Партизану Отечественной войны 2-ой степени» (1944г), орден Красной Звезды (вручён в 1949г).
Наградной лист на Пичугина М. П. (из военных архивов республики Беларусь).
Недавно среди бумаг моего дедушки Пичугина Михаила Павловича мы нашли и его мемуары и неоконченную повесть о белорусских партизанах. Повесть эта оказалась литературно обработанной его женой, моей бабушкой Анастасией Амвросиевной, всю жизнь проработавшей учительницей в городе Ирбите. Старики ни разу не пробовали обнародовать свой литературный труд, понимая, что дедушка, не умея лгать или «обходить острые углы», написал то, что должно «вылежаться», прежде чем сможет достучаться до сердца читателя.
И время пришло.
Сегодня, читая многочисленную аналитику или бравурные «реляции» о скорых и быстрых наших победах в текущей войне с «ожесточённым подранком», «бывшим» мировым «гегемоном»… невольно вспоминаешь строки мемуаров моего деда, описывающего подобное же время, но только сто лет назад…
Я предлагаю вам, читатели, вернуться назад, в 1941—45 годы.
Прочитайте.
Вспомните.
Или узнайте заново.
В Приложении я привела исторические справки и собственные стихи. Кроме того, там помещена неоконченная повесть моего деда о партизанах подрывниках.
Ирина Николаевна Пичугина.
Мой дед – Пичугин Михаил Павлович, 1945 год.
Самодельные тетради с мемуарами Пичугина М. П.
Воспоминания батальонного комиссара Пичугина М. П.
Глава 1. Начало Великой Отечественной войны. Призыв в армию
Великая Отечественная война застала меня на работе в ирбитском районном комитете ВКП (б) в должности заведующего отделом пропаганды и агитации.
В близкую возможность нападения на нашу страну фашистской Германии мы не верили. Не давала к этому повода и Советская пресса, партийные директивы, лекционная пропаганда.
Мне лично казалось, что мы, то есть СССР, занимаем выгодное нейтральное положение. Я был иногда в душе не прочь и позлорадствовать над судьбой несчастных, как мне тогда казалось, Англии и Франции:
«Вы отвергли наше предложение дать коллективный отпор агрессору, – мысленно обращался я к правящим кругам Франции и Англии.
«Вы проводили политику невмешательства и попустительства агрессору. Ну и пожинайте плоды вашей двурушнической политики».
В лекциях о международном положении тогда сверх меры выпячивалась наша военная и экономическая мощь, наше превосходство над фашистской Германией в военном отношении.
Это мне не нравилось. Я был участником Первой мировой войны и видел, что из себя представляет немецкая военная машина.
Учитывая уроки Первой мировой войны мне казалось удивительным наше спокойствие и беззаботность, наше легкое отношение к весьма солидным вооруженным силам фашистской Германии.
Это легкое отношение к противнику я видел и наблюдал также и со стороны офицеров Советской Армии, в том числе и своего младшего брата Ивана, который тогда был в звании майора. Мне казалось, что теперь, как никогда, Германия – это опасный враг.
21 июня 1941 года к нам прибыл лектор обкома ВКП (б), фамилию его не помню, с лекцией о международном положении. На этот раз произошёл последний разговор о взглядах лектора на международное положение СССР.
«Как вы думаете, – обратился я к лектору, – не нарушат ли немцы договор о ненападении? Не обрушат они на нас всю машину войны?»
«Что вы, разве это можно! Гитлер не будет воевать с нами, пока не покончит с Англией.»
«Но, а когда покончит?» – говорил я.
«О, тогда мы грянем и как буря сметем все фашистские и империалистические силы Европы. Силы наших врагов тают, а наши силы возрастают!»
«Твоими бы устами, да мед пить», – подумал я.
Утром 22 июня бедный лектор, услышав в гостинице по радио голос В. М. Молотова о нападении на нашу страну фашистской Германии, «как буря» ринулся обратно в Свердловск, не заходя в райком ВКП (б).
Все последующие сутки, затем еще сутки, в райкоме никто не ложился спать, «бодрствовали», как будто от того что либо менялось в общей обстановке. Мне все же казалась смешной эта наивная бдительность.
Я отчётливо понимал, что война будет длительной, а не сутки или двое, как думали мои молодые коллеги.
5 августа 1941 года меня вызвал к себе первый секретарь райкома А. Паршуков. Произошел короткий разговор: