Посвящается Ктулху
Письмо Ктулху
Слушай, как же трудно быть богом.
Вроде создал их, даже подправил немного,
Одним по способности, другим по потребности,
Ясности дал, благ, чуть неизвестности.
Они смотрят хмуро, толпятся, гудят ульем,
Иногда вскрикивают, думаю, от недоумия,
Что не хватает им, расскажи мне, быть может,
Ты и я не такие уж и «О, боже»
Они обращаются к нам так, представляешь?
Желают знать, куда ты вставляешь
Свой чертов палец, есть такой камень
Его находят на морских берегах
Когда идут на закланье
Или просто поплавать в волнах
Он продолговатый, черный
Вгоняет в страх
А иногда просто нагоняет
И вставляет, вставляет, вставляет
Спасибо, что выслушал
Тебе полегчало?
Мне тоже
Давай начинать сначала?
Книга о суетах, сующих и сущностях Страничные обрывки, дошедшие до и после
Обрывок первый
Просто лететь. Что он и сделал. Отбросив бесполезную оболочку, устремился. Разнообразие открывшихся послежизней побудило остановиться. Он с любопытством озирался. В мире, что он еще недавно с сожалением и болью покинул, существовал обычай приезжать таращиться на места обитания знаменитостей. Если повезет, то и подглядеть, как они делают обычные вещи. Вроде тех, что глазеющим не чужды, повседневны и естественны. Это роднит и, самое главное, дает ощущение превосходства. С одной лишь разницей. Они не желали видеть посторонних на своей территории. Здесь же перед ним открывались все ворота, соблазняя и обещая.
– Сперва придется, конечно, подождать, помаяться в предвариловке, – из задумчивого созерцания его вытащил вкрадчивый голос, – но затем ты в полной мере обретешь причитающееся. Взвесят, оценят, приговорят.
– Кто?
– Любой из нас, – ответил голос. – Смотря, ради какой послежизни ты существовал.
– Напоминает кружки по интересам, – улыбнулся он. – Никогда мне не нравились.
– Жил одним моментом? – голос сделался кислым. – Ну так проходи, не задерживайся, чай не музей.
– Не обижайтесь, – попросил он.
– Много чести, – фыркнул голос. – Извиняться будешь перед тем, в кого веришь. За монотонное его и вечное существование.
– Да я в общем-то…
– Карать и награждать! – распалялся голос. – Очень весело! Одно и то же! Конца-края не видать! Называют высшим существом! Поклоны бьют, лбы расшибают! Любимый вопрос знаешь какой? Что ты от меня хочешь? И тут же отвечают сами себе. Чтобы ты, мудило, наворотил дел, помер и предстал. Думают, будто на свете нет ничего интересней их жизни. А я типа должен каждую, как киношку смотреть!
– Грустно, – посочувствовал он. – А вы не пробовали уйти?
– Как уйти? Куда уйти? – всполошился голос. – А они? Те, что в меня верят?
– Придумают другого.
– Но кем тогда стану я? И буду ли Я?
***
– Виновные в одну сторону, невиновные в другую!
– Но…
– Возьмите уже на себя ответственность!
– Ты велик. Вездесущ. Всевидящ. Справедлив. Ты всё. И нет кроме тебя ничего. И нигде.
– Ладно, ладно, уговорили.
Обрывок второй
– Заходи, заходи, – пригласил Эб.
Луно мялся на пороге, не решаясь переступить. От него пахло мокрой собакой, и еще всем тем, что копится в пещерах долгими сумеречными жизнями.
– Сегодня счастливый день, Луно, – глаза Эба возбужденно блестели. – Я наконец двигаюсь дальше.
– Ыыыыы, – прорычал Луно.
Опять этот придурок считает себя лучше.
– Знаю, вы не доверяли мне, ненавидели, боялись, – Хрупкая рука Эба коснулась заскорузлой лапищи Луно. – Думали, хочу покорить, растоптать, уничтожить, навязать.
– Ууумс, – кивнул Луно.
Эб слишком много себе позволяет. Всегда позволял.
– Ах, Луно, Луно! Во вселенной столько миров, а я не видел и крошечной части! – восторженно восклицал Эб.
– Хргх, – заворчал Луно.
Глупый Эб! Мир только один. И это мир Луно.
– Ваше общество пока примитивно, но со временем вы поймете, – Эб проникновенно заглянул в хищные глаза Луно. – завоевывать неинтересно. Интересно созерцать.
– Ссссссшшшш, – выдохнул, оскалившись, Луно.
Эб оскорбил весь его народ. Слишком примитивные, чтобы их покорять? Неинтересные? Один взмах дубинкой. Зря что ли он все утро покрывал ее ритуальными символами?
Один взмах, и мир снова стал одним. Это был мир Луно.
Обрывок третий
– Следующий!
Он вздрогнул, вскочил, суетливо озираясь, словно ища подтверждения, что именно он и есть тот самый вызываемый «следующий». Равнодушие очереди остудило и устыдило. Он стукнул дубовую дверь костяшками пальцев, прежде чем войти. В небрежном жесте скрывая трепет, чтобы, зажмурившись, переступить порог.
– Не открывай глаза, – услышал он. – Иначе утратишь ясность бытия и восприятия.
– Это станет достойным завершением пути, – не послушался он.
Творец предстал бесконечным, сотканным из света и тьмы, беспорядочными пятнами усеян весь. С тонким всхлипом выдирал он их из себя, бросал друг в друга, месил, творил миры и отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Он упал на колени, не в силах вынести.
– Ну вооот, – разочарованно протянул творец. – Сейчас начнется. Я искал…
– …искал тебя всю жизнь! – подхватил он, – И нашел, уповаю, взываю!
– Дай, угадаю, – любезно предложил творец, – мир несправедлив?
– Откуда… – начал он, но спохватился, – ну, да, ты же всевидящий…
– Нет, – голос творца сделался брюзглив, – это вы все одинаковые. Подумать только! Посвятить жизнь поиску меня лишь затем, чтобы предъявить несправедливость мира! Никого не смущают кипящие реки, небо цвета говна или поющие фаллические горы.
– У нас в этом смысле все в порядке. Нормальное все. И горы и реки и небо.
– Вот именно! – воскликнул творец. – Знаешь, почему? Потому что у меня тонкое чувство прекрасного. И я гений.
Обида, разочарование и всевозможные их порождения окружили его, захлестнули, затрудняя дыхание.
– Не расстраивайся, – утешил творец. – Может, я не всевидящий и не всемогущий, но кое-что умею. Вы это чудесами называете. А я правом творца.
Он встрепенулся, с надеждой внимая.
– Вот и отлично, – хохотнул творец. – Проваливай!
В глазах все вдруг закружилось, а когда получилось сфокусироваться, он увидел прямо перед собой реку. Она кипела, выбрасывая на берег рыбу. Степень прожарки не обсуждалась, воспринималась должным. Неподалеку возвышалась фаллической формы гора. От ее пения подрагивало жидкое коричневое небо, лениво роняя увесистые камни. Умирая, они погребали под собой разбегающееся живое.
– Право творца, – скандировали остающиеся формы жизни.
– За что? – вопрошал он.
– Следующий! – звал творец.
И бросал, месил, творил миры. Отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Потому что гений. А еще тонкое чувство прекрасного.
Обрывок четвертый
– Это какой-то другой, незнакомый мир, – жаловался он в Пустоту.
– Разумеется, – отвечала Пустота. – Он менялся. Совсем как ты.
– Но я создавал его, чтобы возвращаться, когда устану! – в голосе его сквозила обида. – Он был такой чистый, невинный…
