Кого ни спроси, – а поместье Беренхаурт во все времена являло собой пример исключительного комфорта и тёплого, домашнего уюта. В любую погоду, ото дня к ночи, из года в год. Даже для самого не в меру искушённого аристократического семейства это было так. И это было неизменно. Беренхаурт считался желанным призом, яркой мечтой, наградой за победы и выслугу. Во времена не столь отдалённые за право владеть им велись войны, плелись при дворе интриги, лезвия кинжалов сдабривались страшнейшими из ядов. Его же использовали как основной лот на торгах, как последний аргумент в спорах, как приданое на свадьбу молодым. Дабы скрепить союз чем-то более значимым, нежели любовь и страсть.
Не единожды поместье переходило из рук в руки, и в том не было ничего удивительного.
Некогда Беренхаурт назывался совсем по-другому, – сейчас уже неважно, как именно, – и являлся не чем иным, как удельным аббатством, расположенным на плато меж Шеренерских гор. Во времена заката драконьего культа аббатство было отнято у духовенства в пользу нужд и прихотей новых аристократических родов, и именно тогда-то и проявилась истинная красота этого места. Редкие рахитичные перелески были безжалостно вычищены, а на местах тех высажены сады и выложены парковые аллеи; болотца засыпаны, озёра и ручейки углублены. Буйным полевым цветам пришлась по душе здешняя почва, очищенная от сорняков и валежника, а само здание аббатства было основательно перестроено. И всё это великолепие окружали хребты естественной горной котловины, отсекающие прочь весь остальной грешный мирок.
Однако, если у кого и оставались сомнения в красоте и исключительной одухотворённости этого места, – осенняя пора с лёгкостью излечивала этот недуг. Если Беренхаурт запросто мог утереть нос любому богатому имению, то осенний Беренхаурт превосходил даже себя самого. Что, в общем-то, было и неудивительно для продуваемой всеми вольными ветрами долины Эшенгейл. Именно осень и являлась здесь истинным правителем. Осень порою приходила в эти земли когда ей вздумается, и осень же правила здесь бал. Именно осенью всё и началось.
Нынче в поместье было людно.
Речь, разумеется, шла не о суетливой челяди – не о поварах и виночерпиях, конюхах и садовниках, лакеях, постельничих и всех прочих, коим не было числа и без кропотливого труда которых уют этого места оказался бы недостижим. Нет – нынче хозяин созывал гостей.
Беренхаурт вот уже несколько лет принадлежал некоему Альвину Гурдраму Освальду, главе королевской тайной канцелярии, первому сыну своего отца, и человеку, чьё слово нерушимо; прозванному за свои благодеяния «гордостью королей-близнецов». Поместьем он владел безраздельно, и даже самый отчаянный глупец не рискнул бы оспаривать это его право. Как и не рискнул бы пренебречь подобным приглашением или заставлять хозяина ждать сверх всякой меры.
Потому и не вызывало удивления, что большая часть гостей уже прибыла.
Сам же господин Освальд коротал время с приближёнными в одном из скромных своих кабинетов – скромных, согласно его положению, разумеется, – и изучал пригласительные списки. С нетерпением он ожидал прибытия ещё двух герцогинь из Шередила и Осинской длани, а также королевского мастера по науке, семерых высших офицеров, семерых же гильдиеров, включая представителя и воровской гильдии, двух своих самых верных и умелых шпионов, младшей троюродной сестрёнки и, наконец, как ни удивительно, одного самого ненавистного и смертельного своего врага.
Стук в резную дверь ведьминого дерева, расписанную золотичной краской и украшенную бархатом, неизменно обретал музыкальные нотки. Таково уж свойство этой древесины. Три удара, и каждый отдавал наивысшим почтением и расположением. Разумеется, это был камергер. Только он умел так возвещать о своём присутствии.
– Прошу, входи, Абилейт, – распорядился господин Освальд.
Дверь отворилась, и в проёме показался человек строгого стиля в одежде, исключительных манер в поведении и абсолютной холодности в лице. Камергер.
– Ваше сиятельство! – поприветствовал он господина Освальда. – Госпожа герцогиня, госпожа юная графиня, господин граф, достопочтеннейший учёный… – продолжил, поочерёдно кланяясь каждому присутствующему.
Да, нынче в кабинете хозяина собралось изрядно гостей, и правила этикета неизменно требовали приветствовать каждого из них. Закончив, камергер поместья Беренхаурт повернулся к господину Освальду.
– Ваше сиятельство, – начал он, – ваш особый гость наконец-то прибыл. Сейчас его досматривает стража при непосредственном участии досточтимого Капитана.
– Хорошо, – ответил господин Освальд. – Хотя я и говорил, что это лишнее. Распорядись, чтобы обращались с ним, как и со всеми остальными гостями, Абилейт. Самоуправства я не потерплю. И чтобы Капитан не затягивал сверх всякой меры и поспешил доставить его ко мне. На этом пока что всё. Иди.
Но камергер помедлил.
– Господин, коль скоро я ваш управляющий и вашей милостью мне дано право не стесняться в собственных мыслях и выражениях… – Он потупился. Чуточку изменился в лице. – Дозвольте настаивать, чтобы вы изменили своему решению и распорядились держать подле этого человека несколько стражников!..
– Абилейт, – улыбнулся господин Освальд. Улыбнулся той самой редкой для человека своего положения, возможностей и врагов улыбкой – искренней. – Я ценю твою заботу, старина, но это не стоит твоих переживаний. Если хочешь, разрешаю тебе расположить отряд стражи с Капитаном во главе за дверью. Пусть будут готовы ворваться по первому же моему зову, но не ранее. А теперь иди. Я не в настроении ждать.
Камергер поклонился в пояс и вышел. Разумеется, он собирался воспользоваться данным ему правом. Безопасность господина и его приближённых – превыше всего.
Тем не менее минул почти час, прежде чем последнего гостя господина Освальда доставили в кабинет. Дверь отворилась, и в проёме, окружённый конвоирами, показался человек в чёрном плаще и чёрной же широкополой шляпе по новой королевской моде. Он был безоружен, но правая его ладонь привычно висела на поясе, желая придержать отсутствующие там сейчас ножны. Глаз было не разглядеть. Из-под полей шляпы выглядывала лишь аккуратно подстриженная седая бородка.
Конвоиры отсалютовали, – поочерёдно, дабы пленник ни на миг не оставался без присмотра. Хотя человек в чёрном даже не шелохнулся. Он решил, что не будет вести себя подобно пленнику. Однако и играть роль почтенного гостя он тоже не собирался.
