1
Генерал-лейтенант Краснов стоял у окна своего кабинета и, задумавшись о чем-то своем, глядел на Главный проспект Екатеринбурга, по которому гуляли разноцветные всполохи света от новогодней елки, установленной на площади. Он, тяжело вздохнув, чертыхнулся и вернулся за свой рабочий стол, который, по словам старожилов, многих своих хозяев повидал на протяжении длинного своего существования.
Он присел в кожаное кресло с высокой спинкой, придвинул папку с бумагами, раскрыл ее, чтобы просмотреть и подписать срочные документы. Он по обыкновению это делал лишь тогда, когда собирался со службы домой. Именно вечером, а не утром. Почему? Привычка, с одной стороны. С другой же стороны, имелся у него и «шкурный» интерес. Разного рода бумаги, которые ему приходится просматривать ежедневно, редко радуют. Наоборот, больше раздражают и обычно приводят в дурное расположение духа. А потому он не хочет начинать рабочий день с этой, как он выражается, «тягомотины».
Взяв первую попавшуюся бумагу, поморщился, из-за чего на круглом и все еще моложавом лице образовались два глубоких овражка.
– Так и знал! – пробурчал генерал вслух, хотя в кабинете он был один.
У него в руках – рапорт зама, курирующего уголовный розыск, Воробьева, который докладывал, что один из его коллег по ведомству три дня назад, будучи на дежурстве, хорошо нажрался (очевидно, из-за скуки), поехал в таком виде домой на трамвае и там учинил дебош с кем-то из пассажиров. Он был в штатском. Вызвали наряд полиции. Обоих задержали и доставили в дежурную часть Кировского районного управления полиции. Через полчаса задержанных, естественно, выпустили, но по начальству доложили о происшествии.
– Вот стервец, а!? – проворчал генерал по адресу виновника и отодвинул рапорт в сторону, не желая в данный момент принимать решение. Сгоряча, как он считает, такие решения не принимаются; тут нужен холодный рассудок. – Утро вечера мудренее…
Краснов взялся за другую бумагу, лежавшую сверху, но в это время отворилась дверь, и вошел генерал Чайковский.
– Извините, Николай Ильич, что не сразу…
Хозяин кабинета не дал ему договорить.
– Присаживайся! – сказал Краснов и показал рукой на один из стоявших возле стола мягких стульев. – Ничего, Павел Павлович, не к спеху, – он с видимой радостью захлопнул папку с бумагами и отодвинул на край стола. – Понимаешь, решил потолковать по одному чрезвычайно неприятному для всех нас дельцу… Обсудить… Можно сказать, устроить мини-мини военный совет.
Чайковский встревожился:
– Еще одна неприятность? Сегодня?
Краснов усмехнулся.
– Еще какая, причем, бородатенькая.
– А именно?
Краснов не стал отвечать на заданный вопрос своего заместителя, а вместо этого сам спросил:
– Помнишь, как с тобой в паре раскручивали одно дельце, а?.. Сколько с той поры воды утекло?.. Были молодцами, а сейчас… Седина, как говорится, в бороду – у обоих.
– Потерей памяти не страдаю, – ответил Чайковский, не понимая, с чего хозяина кабинета вдруг потянуло в сторону ностальгии.
– Это сколько же прошло?
– Двадцать четыре года, – тут же ответил Чайковский.
– Как молоды мы были… – ужасно фальшивя, пропел Краснов. – Согласись, тогда с тобой славненько поработали. И оба схлопотали первые свои поощрения по службе.
– Не смею спорить, – осторожно произнес Чайковский, понимая, что заход шефа издалека – совсем не к добру.
Краснов с прищуром посмотрел на собеседника и откинулся на спинку кресла.
– Судьба, видно, что через столько лет мы опять в паре.
– Как вы, Николай Ильич, но я искренне рад этому. У нас ходили слухи, что назначат… Я и фамилию не хочу называть… Слава Богу, что…
– Знаю-знаю, Павел Павлович! Но, признайся, Павел Павлович, в главном управлении далеко не все были в восторге и от моего назначения, не так ли?
– Про других ничего не знаю, но что касается меня, то я отнесся спокойно, ровно, не проявив ни восторга, ни уныния или тревоги.
– Спасибо за откровенность.
– Откровенность – это мое несчастье, Николай Ильич.
– Ну, будет… Зачем же так-то?
– За плечами – немалый горький опыт. Ваш предшественник сначала тоже подхваливал меня за откровенность суждений. Потом стал говорить везде, что я его подсиживаю, что мечу на его место. С маниакальной настойчивостью распространял слухи. Я, конечно, говорил ему, что…
– Что подсиживаешь? – Краснов, улыбаясь, смотрел ему в глаза.
– Об этом, – Чайковский шутку не принял, – у меня и в мыслях не было. Просто: с глазу на глаз говорил откровенно все, что думаю, по тем или иным его шагам. Одно из последних моих откровений…
– Ну-ка, очень интересно, – Краснов улыбался.
– Я сказал ему, что не стоит вступать в какие-либо контакты с ОПС «Уралмаш», точнее – с его лидерами.
– И что же?
– Краевский еще больше озлился. Он сказал, чтобы я не лез не в свои дела… Больше не откровенничал.
– Понятно. Хочешь и я отвечу откровенностью на откровенность?
– Как хотите, – пожав плечами, ответил Чайковский.
– Когда мне предложили эту должность, то я не сразу согласился…
– Почему?
– Я знал, что встретят меня в главном управлении, по меньшей мере, настороженно.
– Почему?
– Причина одна: между нашими ведомствами всегда существовала незримая черта.
– А я считал, что мы с вами из одного ведомства – МВД.
– Хм… Теоретически, это так. Однако на практике территориальная полиция всегда ревниво относилась к нам, транспортникам. Так было всегда… Своего рода, конкуренция.
Чайковский возразил:
– Вы преувеличиваете. Лично я ничего подобного не замечал.
– Ну, не надо, Павел Павлович. Вы при первом же удобном случае нам, как говорится, подкладывали жирнющую свинью.
– Повторяю: я таких фактов не знаю.
Тут Чайковский сказал неправду: он, проработавший столько лет в территориальных органах, не раз сталкивался с неким противодействием, неким недоверием территориальной полиции к транспортной. Конечно, все это сказывалось не на официальном, а больше на личностном уровне. Но тем не менее… Начальник Среднеуральского управления внутренних дел на транспорте ревниво следил за успехами и неуспехами своих коллег в области. И, наоборот.
Краснов сказал:
– Два года назад, например, ОБЭП из главного управления, фактически, спровоцировал на получение взятки старшим лейтенантом полиции аэропорта «Кольцово»… Нет, это был далеко, как говорится, не дружественный шаг.
