Каждый цисгендер желает знать…
Авторство хрестоматийного замечания о том, что в России за десять лет меняется всё, а за двести лет ничего, приписывают многим – от Столыпина до Салтыкова-Щедрина. Никто не знает, кто высказался первым, да это и не так важно. Общее место. Реальность, данная нам в ощущении. В таких изначальных обстоятельствах жизнь отдельного человека обретает ту же безнадёжную цикличность. Разница разве что в иных временных масштабах: за день в жизни человека меняется всё, а за месяц – ничего.
Чего только не происходит за день с каждым персонажем рассказов Александра Снегирёва! Разбитые вдребезги машины, лица и судьбы, ещё измены, предательства, а ближе к вечеру – и отчаянные попытки суицида… Но это всё никак не отменяет обязательные селфи в ванной, а также запланированные на следующий день, вписанные в гугл-календарь со звуковым напоминанием фитнес, йогу, отбеливание зубов или «подкалывание филлеров по контуру губ» – что бы это ни значило. К концу рассказа зачастую возникает подозрение, что эксцентрика жён, мужей, любовников, любовниц, битьё посуды, трагические заламывания рук, всё вплоть до оргазмов и попыток демонстративного недосуицида – точно так же заранее запланировано и вбито в смартфон, внесено в расписание.
Нет, тут я случайно обмолвился: конечно же, не в допотопное расписание, а в «скеджуал» – так непременно напишет автор, в рассказах которого ультрамодный сленг не выпирает как чужеродное тело, а естественно и даже необходимо вписан в ткань повествования, вплоть до самых спорных феминитивов и неизбежных зум-конференций, мгновенно завоевавших наш пандемический мир.
Снегирёв любит и умеет быть точным, легко и увлекательно рассказать историю, удивить неожиданной метафорой, фразой редкой пластичности, не брезгуя при этом использованием рискованных приёмов, включая самые попсовые и глянцевые. Он может заставить нас следить за вроде бы неважным застольным разговором, незначительным поворотом сюжета. Следишь – сам не знаешь почему.
Пока ведутся эти мелкие, необязательные разговоры, где-то журналистка в отчаянье идёт на самосожжение, где-то человек погибает на строительных лесах – практически в прямом эфире… Это проходит вроде бы по касательной, кажется, что почти совсем не затрагивает героев, но почему же атмосфера такая, что, как говорится, то ли чаю выпить, то ли повеситься?
В тексте много раз может встретиться какой-нибудь очередной «тачскрин», но ни разу – винтажное слово «любовь». Притом что в центре почти каждой истории – мужчина и женщина, семейная пара. Цисгендеры, как тут же уточняет автор. Не столь осведомленный в современном гендерном дискурсе читатель может воспользоваться «Википедией», чтобы узнать, что «этим термином обозначают людей, чья гендерная идентичность совпадает с приписанным при рождении полом». То есть вроде бы это всё те же мужчина и женщина.
Те же, да не те.
В описании интимных отношений этих семейных пар, этих цисгендеров Снегирёв нередко использует всё ещё непривычную для русской литературы физиологичность, и именно эти моменты лишённой всякой эротики откровенной регистрации дежурных совокуплений становятся моментами крайнего отчуждения, отчаянного одиночества каждого такого цисгендера, безнадёжного одиночества вдвоём.
Движешься от рассказа к рассказу, от сюжета к сюжету, от истории к истории, и в какой-то момент вдруг замечаешь, что автор перестает прятаться за своими героями, вызывающими одновременно брезгливость и сочувствие, и на первый план выходит даже не альтер эго автора, как это принято и дозволено в литературе, а просто он сам, автор, человек – со всеми своими слабостями, комплексами, недореализованностью и фобиями представителя поколения сорокалетних. Жёсткая ирония здесь сменяется столь же жёсткой самоиронией.
Конечно, читателю хочется хотя бы намёка на выход, на свет в конце туннеля. Ну хоть на лучик надежды, полоску света под запертой дверью. При желании можно и это обнаружить в рассказах Александра Снегирёва, но, может, надежда теплится в самом отчаянии? в осмыслении и осознании масштабов бедствия? в честности и точности взгляда на себя и на мир вокруг?
Видит бог, это немало.
Евгений Бунимович
1
Для чего придуманы лампочки с холодным белым светом?
Для нацистских лабораторий, для допросных камер?
Кому пришло в голову вкручивать такие лампочки в люстры книжных магазинов? Посетители этих странных мест, назначение которых с каждым годом становится всё менее понятным, и без того чувствуют себя изгоями, зачем угнетать их сильнее?
Опустив глаза, стараясь впустить в себя как можно меньше белых пыточных лучей, я прохожу мимо полок. Когда выпустили мою первую повесть, в любом книжном я сразу отправлялся искать её, теперь даже не смотрю на буквы алфавитного указателя.
В конце торгового зала расставлены стулья: один спинкой к стене, остальные, расположенные в четыре ряда, обращены к нему, что называется, лицом.
Испытываю радость – стулья все до единого пусты. Если никто не явится, встречу с читателями можно будет отменить.
Можно будет вернуться домой, смотреть телевизионную передачу о путешествиях по экзотическим странам или листать без всякой пользы фейсбук.
Согласившись на эту встречу, я поступил торопливо, решив по старой памяти, что в подобных встречах заключается моя писательская обязанность перед издательством. Долг чести. Такие слова принято выделять курсивом.
Пока я размышляю о курсиве, меня окликают.
– Здравствуйте, Сергей, – доносится из-за спины.
Если моё имя путают, то непременно называют Сергеем.
Как будто сговорились.
Мама хотела назвать меня Сергеем, но уступила мнению отца. Судя по всему, её желание было столь велико, что Сергей надо мной буквально витает. И во лбу горит, и на затылке светится.
Я обернулся.
Так и есть, опять я Сергей. Окликает меня девушка лет тридцати с небольшим, а может, постарше или помоложе. Я разучился определять возраст. Только одно могу сказать точно – губы у неё шикарные.
Девушка извиняется, что перепутала моё имя, хоть я её и не поправил. Она говорит, что работает в издательстве и приехала провести мою встречу с читателями. Промодерировать.
Всё это она проделывает при помощи своих красивых губ.
Я улыбаюсь и делаю гримасу относительно того, что никаких читателей нет и, судя по всему, не будет. Я чувствую себя беззаботно, искренне, как мне кажется, радуюсь шансу свалить, но вдруг ощущаю каплю пота, сбежавшую по телу. Своим щекотанием капля сообщает, что вот только не надо притворяться.
