Французский путешественник Поль Лаббе, объездивший большую часть России и опубликовавший по итогам своих поездок несколько книг, практически неизвестен в нашей стране. О нем не упоминает в своих очерках по истории зарубежной этнографии С. А. Токарев, на русском языке нет отдельных работ об этом замечательном исследователе[1], да и в самой Франции о нем, видимо, тоже уже давно забыли.
П. Лаббе (1867–1943) родился в Арпажоне (недалеко от Парижа), рано осиротел. После окончания лицея он мечтал о дипломатической службе и стал готовиться к поступлению на юридический факультет и в Школу политических наук. Однако его преподаватель немецкого языка, заметив у своего ученика способности полиглота, порекомендовал ему добиться разрешения на поездку в Россию. В итоге П. Лаббе был командирован к нам французским правительством «для производства этнографических исследований» и, таким образом, стал исследователем Урала, Поволжья, Сибири, Туркестана, Казахстана и Сахалина, а также Монголии и Маньчжурии.[2]
Позднее П. Лаббе занимал должности генерального секретаря Парижского общества коммерческой географии (1905–1919) и Французского альянса (1919–1935). В 1924 г. он стал командором Ордена Почетного легиона. Скончался путешественник в маленьком нормандском местечке Кароль в период нацистской оккупации Франции.[3]
Время, в которое странствовал по нашей стране автор настоящей книги, было периодом военно-политического союза России и Франции, возникшего в 1891 г. На фоне сближения двух стран между ними активизировалось культурное сотрудничество, возрос интерес к русской истории, началось своеобразное открытие для французов загадочного и непонятного для них нового союзника. Тема России становится частой не только на страницах французских газет, но и в гуманитарной науке Франции. Известные французские слависты Ж. Легра, Л. Леже, Э. М. Вогюэ, А. Леруа-Больё и другие их коллеги старались постичь мучившую Запад не одно столетие загадку русской души. В Россию потянулись французские журналисты, путешественники, ученые. В 1896 г. Министерство просвещения Франции инициирует поездки сюда П. Лаббе.
Сегодня его путешествия, если рассматривать их как научные мероприятия (хотя таковыми они не являлись), назвали бы индивидуальными полевыми выездами. И действительно, вторая половина ХIХ – начало ХХ веков – это время «путешественников-одиночек», а не экспедиций.[4] П. Лаббе был одним из тех, кому нравилось преодолевать границы и открывать новый для себя мир.[5] Он жил в золотую эпоху травелога, когда путевой дневник являлся не только результатом поездки, а ее необходимым условием и целью.[6] В отличие от многих своих современников П. Лаббе не гнался за экзотикой, а анализируя характеры, или, как тогда говорили, «физиологии», пытался проникнуть в самую суть народа, в душу страны, которую изучал.
Как отмечали современники, французский географ был любознательным, прекрасно говорил по-русски, отличался отменным здоровьем и весельем.[7] В поездках у П. Лаббе был «моментальный аппарат» (так называлась тогда новейшая фотокамера «Кодак»), которым он старался запечатлеть все самое интересное. Его путевые записки стали тогда для многих подлинным откровением. Во многом благодаря ему география азиатской России стала хорошо известна во Франции и в Европе в целом.
Книга, которую сейчас держит в руках читатель, посвящена рассказу о поездке ее автора в Поволжье, на Урал и в Прикаспий летом и осенью 1898 г. Путь П. Лаббе отчасти проходил по маршруту, по которому за несколько десятилетий до него совершили свои путешествия известные французские писатели А. Дюма и Т. Готье[8], оставившие об этом интересные воспоминания.
Однако описания П. Лаббе далеко не столь пластически выражены, живописны и информативны, чем у двух вышеназванных авторов. Для него характерно стремление представить Россию в ее обычном, повседневном состоянии. В отличие от Т. Готье, оставившего яркий рассказ о нижегородской ярмарке, П. Лаббе показывает Нижний Новгород вскоре после ее окончания, когда жизнь в городе входит в будничную колею. И даже поведав о своем личном участии в православном празднике в Казани, он предварительно старается представить читателю обыденное бытие этого губернского центра. Нет у него и характерной, скажем, для А. Дюма тяги к натужной развлекательности, обширных экскурсов в русскую историю – в конце XIX в. эти сведения, этот ракурс видения России французам уже были не нужны.
Путешествие П. Лаббе достаточно четко делится на три части: по Поволжью, на Южный Урал и к уральским казакам. Первая часть его маршрута представляет собой заметки очевидца, наблюдающего жизнь населения России в основном с палубы парохода. «Путешествие на пароходе, – отмечает современный исследователь литературы травелогов, – не предполагает физического контакта с окружающим. Путешественник находится в состоянии созерцателя, фланера, он не испытывает физической нагрузки, не преодолевает пространство, а свободно движется мимо него. Преобладает не пространство, а впечатление о нем… Зрение становится основным инструментом восприятия… Ракурс обзора в речном путешествии – линейный, взгляд прикован к линии берега, пространство сгруппировано вдоль оси реки… Пространство берега предстает неким складом артефактов местной жизни. Вглядываться не позволяет скорость путешествия, и это, безусловно, накладывает отпечаток на характер восприятия. Описание впечатления больше напоминает зафиксированную копию окрестного пейзажа – быструю фотографию, в основе которой лежит репортажное воспроизведение»[9]. П. Лаббе и сам признается, что с палубы много не увидишь, а с учетом того, что на подверженной широким весенним разливам Волге населенные пункты стоят далеко от берега, возможности путешественника и вовсе ограничиваются в основном пристанями. Поэтому обычными эпитетами, которыми П. Лаббе награждает волжский пейзаж, являются прилагательные «скучный», «неинтересный», «унылый» и т. п. Впрочем, монотонность российского ландшафта – это общее место у многих зарубежных путешественников, в частности А. Дюма.
И еще одно важное замечание. Скорость, с которой передвигался на пароходе автор настоящей книги, для конца XIX в. была уже не предельной. Железная дорога позволяла преодолевать пространства еще быстрее, но она никак не подходила для путешественника, поскольку сводила к минимуму возможности наблюдений, ради которых П. Лаббе и оказался в России. Поэтому этот вид транспорта им совершенно игнорируется. А если того требовали обстоятельства, например необходимость тщательной фиксации окружающей действительности, автор смело прибегал к использованию медленных и архаичных средств передвижения – тарантасов и телег. Все это, однако, не говорит о том, что путешественник был чужд технических новинок: как было сказано, самым современным фотоаппаратом он пользовался часто и весьма эффективно.
