Этот рассказ композиционно выстроен таким образом, что читается и воспринимается, как история одной человеческой судьбы. Как бы в дневниковые записи и наблюдения жизни вплетена сюжетная линия духовного развития и становления молодого человека.
Я считаю, что такие рассказы имеют место быть, это особенно интересно в наше компьютеризированное время. Время, когда особую ценность имеют деньги, а не душа и не культура. Многие нравственные понятия искажены: люди стремятся как можно выгоднее провернуть сделку, как можно выгоднее выйти замуж, как можно выгоднее устроиться в жизни. И мало кто посвящает себя любимой, но мало оплачиваемой работе, творчеству по призванию. Да мало ли в нашей жизни проблем, но ведь жизнь, она должна строиться на прочной вере. Кто слаб духом, тот слаб и в жизни.
Надо уметь увидеть себя изнутри, увидеть своё истинное «я», наверное, и не зря к нам являются такие сны. В них мы видим своё негативное отражение.
Татьяна Тарасова, писатель, поэт.
Ещё один день канул в вечность. Он не повторится, он не вернётся никогда, и что бы мы ни делали, как бы мы того ни хотели, его уже нельзя изменить. И то, что произойдёт сегодня, завтра уже невозможно будет исправить. Придётся жить со всем этим: с теми мыслями и воспоминаниями, которые нам, возможно, хотелось бы забыть. Но время – хороший врач; каждый день, каждый миг отдаляет нас от тех или иных событий, и скоро воспоминания о них превратятся в мёртвый груз и словно песок, песчинка за песчинкой, канут в пустоту. О некоторых из них мы будем жалеть, от других же будем рады избавиться. Память – странная штука: вроде бы ты помнишь всё и знаешь своё прошлое, но чаще и чаще в голову приходят мысли – было ли это, действительно ли это произошло или всё просто приснилось…
Ещё один день канул в вечность, пустота поглотила его. Нам никогда не удастся пережить его заново. А впереди, впереди неизвестность, ещё более страшная и жуткая, чем пустота. Что же остаётся для жизни, если позади пустота, впереди – неизвестность? Жизнь – это тонкая грань между «было» и «будет», это секунда, мгновение, данное нам, чтобы платить вечности. Но платить надо с умом, дабы не было обидно ни за безызвестность, ни за пустоту. От этого мгновения зависит многое: и будущее, и счастье, и вся жизнь…
Каждое мгновение – это борьба. Но тот, кто умеет платить, будет победителем, кто не умеет – будет вечно ругать пустоту и всех в этом мире, так и не осознав, что сам виноват в том, что не удалось, что он не совершил главного… Всё, всё зависит от самого человека, внутри нас берут начало и неизвестность и то, что я назвал пустотой, даже вечность берёт исток в человеке.
Человек – царь всего живого, женщина – царь человека, его разума, мыслей, инстинктов. Только зачастую цари становятся пешками, это происходит тогда, когда они смотрят в пустоту, а не вперёд, не в будущее. Не пора ли начать сжигать мосты, идти вперёд, идти к свету, за светом; главное – не споткнуться. А для этого надо слушаться сердца и никогда не забывать о голове, что есть (дай бог!) на плечах.
Оно горит, оно сильнее меня, оно хочет вырваться наружу,
но обречено на смерть в одиночестве.
Золотая осень. Опавшие листья, словно всё золото мира под ногами. Холодные реки, мутные воды уносят богатство куда-то вдаль, наверное, в прекрасные страны, к иным людям, добрым и счастливым, которые умеют ценить и почитать добро…
Деревья голы. Они полны стыда и печали, а мокрый осенний дождь пытается смыть грусть с их стволов… Маленькая заброшенная сцена. Когда-то по праздникам здесь пели песни, плясали, водили хороводы люди. И всем было весело, здесь сбывались мечты, открывались таланты. Всё было для людей, во имя людей. Но прошло время, и дети тех людей пришли и разломали эту сцену, испортили её иностранными полуприличными фразами. Что же случилось? Может, им не понравился цвет, в который была окрашена сцена, ведь многие сейчас дерутся из-за цвета? Не знаю… Но всё это навевает не лучшие мысли.
А с неба всё падают листья, холодный ветер подхватывает их, кружит, и тихо опускает на землю. Всё в тоске, всё готовится к спячке. Природа жаждет перемен.
Рядом пруд, говорят, раньше здесь были лодки, их давали напрокат, и каждый мог плавать, воображая себя капитаном очередного гиганта Титаника. Каким огромным спросом пользовались, наверное, лодки у новоиспечённых парочек. Как это было романтично, как это было давно… Теперь этот пруд – нечто вроде большой лужи, местные жители иногда сбрасывают сюда ненужные вещи, бытовой мусор и ещё бог весть что. Водоём зарастает ряской, камышами, а скоро, наверное, превратится в обыкновенное болото… Летом как-то не замечаешь такого в парке. Всё покрыто зеленью, светит яркое солнце, и хочется петь, и радоваться жизни. Осенью всё иначе…
Иду по парку, собираю листья. Давно этого не делал (хочется детства), вкусив чуточку всех прелестей современного мира, я, словно ребёнок, скривил губы, но как бы там ни было, придётся жить со всем этим: и с теми людьми, что разломали сцену, и с теми, что плюют в пруд – со всем этим. Если не понравится, то можно уйти. Если смириться, то станешь таким же, как и они. Но можно уехать, говорят, в Москве совсем иная жизнь, но в Москве меня никто не ждёт… И всё же красивый парк, красивые листья, и у меня уже полный букет, иду домой…
* * *
Напротив бывшей почты, увязнув в грязи, стоит грузовая машина, рядом толпятся люди, есть среди них и довольно хорошо одетые, но в основном одна беднота в стареньких потёртых пальто разного цвета, с накинутыми на голову тёплыми платками, в рваных стоптанных осенних бурках. Все как одно. Толпа. Их привлёк запах тёплого свежеиспечённого хлеба. Этот мягкий приятный запах здесь повсюду и, пожалуй, не нашлось бы никого, равнодушного к нему. Хлеба в этом маленьком, богом забытом городе не видели давно; казалось, и урожай был хороший, и обещаний про сытную осень и зиму вдоволь было выслушано; может, просто держат в запасе на случай очередного кризиса. Как бы там ни было, простые люди давно соскучились по свежему хорошему хлебу. Вот открывается машина, и начинается долгожданная распродажа. Все галдят, скорей норовят сунуть деньги и быстрей уйти отсюда. Очередь быстро продвигается. Не теряется в толпе лишь один юноша на вид лет 17-ти, он так же неважно одет, но есть что-то, что резко отличает его от остальных. Он подходит к машине, не сводя глаз с очередной чёрной краюхи, которая лежит рядом с весами продавца. Чёрт знает, что за мысли посещают его голову. Но не виноват же он в том, что у него нет денег?
