Александр Белов - По гамбургскому счету

В конце улицы, в самом её затыке, есть тёплый угол, где всегда в почёте кружка Доппельбока или Селебратора. Крепких и густых, как кровь дракона. Это бывает особенно важно, когда осень в Гамбурге становится чёрной. Одного цвета с пивом. Тёплый угол называется «Диогеном». Вроде бы именно здесь несколько лет назад начальник полиции Бруно Георгис вбивал кран в пивную бочку, чтобы с торжеством разлить пивное творение по кружкам. Все газеты писали.

А ещё в «Диогене» есть телефон, и, когда я прихожу, бармен следит, чтобы его подолгу никто не занимал. Сегодня, едва я вошёл, меня позвали к телефону. Звонил помощник главного прокурора, и по разговору я понял, что дельце предстояло особое. Я работаю психологом в земельном ведомстве местной криминальной полиции; спасаю «крипо»1 от посттравматического шока всякий раз, когда они кого-нибудь застрелят. Но сегодня предстояло что-то совсем другое.

Меня ждали в пятнадцатом комиссариате, на «улице верёвки» – Репербане, или на «улице Петли», как её называют те, кто работает в пятнадцатом.

Отсюда это всего в двух кварталах, но я взял такси, чтобы не мокнуть под кислым дождиком.

Стряхнув воду с воротника, я залез на задний диван машины, и мы поехали.

Дом в четыре этажа из темной терракоты прижался боком к театрику Сан-Паули. Часы на его багровом фасаде толкали время к вечеру. Здесь, в пятнадцатом комиссариате располагался штаб следственной бригады. Руководил ею мой приятель Штефан Почински – прокурор из Альтоны, – местного района, бывшего когда-то австрийской колонией. Думаю, он и выпросил у начальства моё участие в каком-то расследовании.

При моём появлении в кабинете все обсуждения сразу прекратились. Инспектора вопрошающе посмотрели на прокурора.

– Послушай, – сказал Штефф, протягивая мне волосатую как у обезьяны руку, – тут есть работа для твоих мозгов.

Он представил меня полицейским, подошел к столу и отобрал несколько фотографий.

– Вот, – продолжил прокурор, – взгляни.

Трупы притягивают внимание. Сколько раз замечал. Их изображение вызывает не только отвращение, но куда более сложное чувство. Как будто хочется глазами отмотать время назад. За день, за час до смерти. Как будто глаза кричат, что человек должен умирать только от старости, а не вот так – в луже крови, в самые яркие годы, когда чистое и светлое лицо его вдруг становится опухшей восковой маской с темными пятнами.

– Это – Рита Крамер, сорок два года. Бывшая проститутка. Прозвище – Ночная Королева. Проходила по нескольким полицейским задержаниям, по административному составу. Так, ничего серьёзного… Последний год работала в салоне красоты у Марлис Мюллер. Снимала квартиру на Кёнигштрассе. Проникающее ранение в грудную клетку. В область правого предсердия и легочной артерии. Удар был такой силы, что нож пробил тело насквозь. Видимо, убийца находился в состоянии аффекта.

Я старался не спешить с вопросами, разглядывая фотографии. Моё внимание привлекла фигурка шахматного коня, отмеченная масштабной черно-белой криминалистической линейкой. Как и положено.

– Это было у неё во рту, – пояснил Штефан, отвечая на мой интерес. – Убийца не смог разжать челюсти и потому сломал ей два зуба, пропихивая шахматную фигурку. Дальше… он имитировал ограбление. Подобрал первый попавшийся бумажный пакет, накидал в него каких-то вещей, не представляющих ценности. Пакет сбросил на углу дома в мусорный бак.

– Да, похоже на аффект. А отпечатки? – спросил я рассеянно.

– Чёткие, будто художник нарисовал.

– Значит, он был без перчаток?

– В том-то и дело, – сказал прокурор, переводя взгляд на молчаливых полицейских инспекторов. – И уходил он странно – силы не хватило захлопнуть за собой дверь. Будто совсем обессилел. Дверь осталось приоткрытой, соседка случайно обнаружила, заглянула в квартиру и нашла труп. Потому полиция приехала по горячим следам, но никого задержать не удалось. И вот теперь я хочу получить от тебя, как это у вас называется, – психологический портрет преступника. А главное, ты должен сказать, кого мы здесь наблюдаем? Очередного маньяка?

– По отпечаткам он, конечно, нигде не проходил? – спросил я, возвращая фотографии.

– У нас – нет, – ответил прокурор. Мы послали запрос в центральную базу, в Висбаден2, но, думаю, ответ будет аналогичным.

– Можно мне взглянуть на этого шахматного коня? – обратился я к Штефу, не спеша отвечать на его вопрос.

Прокурор кивнул инспекторам, и один из них с крепкой, будто пивная бочка, шеей, гремя ключами, открыл сейф.

Фигурка чёрного коня из слоновой кости привлекла моё внимание. Так же, как и прокурор, я понимал, что именно в нём и кроется разгадка всей этой кровавой трагедии. Чёрный шахматный конь с опущенной головой.

– Интересная лошадка! – заметил прокурор.

– В то время на Кёнигштрассе достаточно многолюдно, однако его никто не видел, – заговорил один из инспекторов.

– Старик-китаец, разносчик из ресторана «Шанхай» вроде бы видел, как кто-то выбрасывал мусор, но кто именно, и как он выглядел китаец вспомнить не смог, – уточнил второй «крипо».

– Ещё один вопрос и это важно: как он проник в квартиру?

– Следов взлома нет, скорее всего она сама ему открыла, – ответил мне инспектор с пивной шеей.

– Ясно, – сказал я и, понимая, что от меня теперь ждут убедительного диагноза, продолжил: – Предположительно, они были знакомы, ведь она пустила его в комнату и убил он ее не на пороге квартиры. Значит, ему надо было туда войти. Он вошел, потому что его действия связаны с особой постановкой. Понимаете? Он не просто убивает. Скорее всего – считает себя карателем. Значит, жертва должна что-то вспомнить, что-то осознать, и обязательно должна испугаться, потому что её страх – одно из условий успешности этой постановки. И ещё жертва должна испытать чувство беспомощности и обречённости. А для этого ему надо войти внутрь. Бил он так сильно уже, видимо, под действием неврогенной реакции истерического характера. Возможно, женщина стала что-то подозревать, и он побоялся не успеть закончить всю процедуру трагедии. Шахматный конь здесь – главный трагический символ, вокруг которого собирается весь спектакль патологических страстей.

– Значит, это – маньяк?! – перебил меня прокурор.

– Если человек идёт убивать, не заботясь при этом как избежать опознания, он уже не адекватен, – ответил я уклончиво. – А этот тип оставляет нож с отпечатками своих лап и не обдумывает действия своего спасения. Такую проблему он просто не осознаёт.

Думаю, ничего нового для себя сыщики не услышали. Зато участие психолога в расследовании дела придало ему статуса. Я заметил, что прокурор услышал то, что хотел услышать. Это зажгло его инстинкты, потому что теперь перед ним был зверь, а не случайный неврастеник – жертва трагических обстоятельств.