Лидия Даниловна отпраздновала золотой юбилей и уволилась. Настала пора жить неспешно, с удовольствием. Путешествовать, например. Муж с годами стал невыносимо скуп, но дом содержал в достатке, поэтому кое-какими личными сбережениями она могла тряхнуть. Но как снег на голову стряслась беда, и грандиозные планы рухнули, а банковский счет скоро растаял.
Тишина воскресного утра, которую всегда ценила хозяйка богатой трехкомнатной квартиры, тоскливо пульсировала в висках. Грустно. Дождалась. Докатилась. Лида Кузнецова – пен-си-о-нер-ка! Слово-то какое мерзкое!
В былые годы дни рождения праздновали шумно и весело – брызги шампанского, стол с прогибом. Нынче пустой холодильник отключен. В кухонном шкафчике – пачка макарон да пакетик лаврового листа.
«Жить не на что» наступило ещё на прошлой неделе. За три тысячи она сдавала в аренду мужнин гараж, но эту «трёшку» на месяц не растянешь. И её как милостыню ближайшие два месяца не подкинут. В гараже крыша потекла. Съемщик взялся ремонтировать в счет платы. С работой у Лидии ничего не клеилось. Окунаться снова в бухгалтерию не хотелось – компьютер хорошенько подорвал зрение. Целый год женщина ломала голову, перебирая городские газеты и интернет: какого рожна бы ей хотелось? Торговать она никогда не умела. Преподавать тот же бухучет – ни за что! Учитель из нее никакой. Нянькой в детсад – ужас! Детский тарарам терпеть не могла всю жизнь. Своих чадушек хватило! Давали жару! Особенно сын. Пробовала Лида заработать рукоделием. Связала два кардигана соседкам, и на этом заказы кончились. Злясь на собственную беспомощность, доведшую до нищеты и одиночества в квартире, напичканной роскошью, она вышла на остеклённую лоджию и выглянула в окно.
Осень печально скидывала последние лохмотья. Солнечные лучи мягко обволакивали восточный край блёклого неба над городскими кварталами. Двор, стиснутый коробками построек, сумрачно дремал. Гулко хлопнула дверь – это из второго подъезда, суетливо семеня кривыми бульдожьими лапами, выбежал на выгул пёс Голд, таща за собой на поводке едва поспевающую хозяйку. «О! Французы нарисовались! Ушки на макушке, хвост крючком, нос пятачком!» – иронично подумала Лидия, разглядывая соседку в потрёпанном безликом пальтеце. Надменно вздохнула, мысленно добавив неприличное «пи» в начале фамилии: «Никто же тебя, Бездухина, не видит, а ты улыбаешься, блаженная! Улыбается она! И чему все время можно улыбаться? Всю жизнь бедненькая и бледненькая, а улыбается… гуимплен.
Подъезд выпустил наружу многодетную семью. Кузнецова горестно покачала головой: «Как можно жить в этакой тесноте? Семеро в двушке! Мать с отцом, эта парочка – гусь да цесарочка! Троица малышей, и четвертое пузо на нос лезет! Долбанутая парочка. Долбанутая. Хоть бы предохраняться догадались. На дачу, видать, с утра пораньше. Базлать не будут целый день под окнами. Хорошо». Молодая семья втиснулась в старенький жигулёнок; мотор, чихнул-плюнул, хрюкнул-стукнул, и ржавая развалюшка укатила.
Вот так, своеобразно размяв щупальца души, именинница поздоровалась с окружающим миром, огорчаясь, что этим утром до неё никому нет дела. Что-то не так задалось в судьбе. Камни разбросала, а собирать – не получается. Лидия захлопнула окно, прошлась по комнатам, лаская мягкой салфеткой дорогую мебель, отполированную до блеска, стройные ряды массивного хрусталя и вычурного фарфора на полках. Пропылесосила восточные ворсистые ковры на полу. Зачем-то раскрыла шифоньер, перебрала вешалки с дорогими одеждами и коробки с обувью. Зачем ей теперь все это нужно? Зачем? Если ни радости, ни пользы не приносят. Идти в дворники? Мести улицы в брендовых нарядах? Она представила себя одетой в долгополую норковую шубу, невесомую и нежную, с метлой в руках… горько усмехнулась.
Зачем нужна эта шуба? Один раз надевала – на свадьбу дочери, в Москве. Здесь – не Москва. В дождливом южном климате не выгулять меха! Конечно, надо продать бесполезную шкурку, пока моль не слопала. Хоть за сколько, ведь модель устарела. Но это потом. Что же делать, как юбилей отметить? Не макаронами с лаврушкой же.
И тут до Лидии дошло, что привычка сработала, а праздновать не с кем и, скорее всего, незачем. С тёзкой, Лидой-Колобком, расстались нехорошо. Ровно год назад разругались. Как уехала лучшая подруга в Брянск на встречу со своим счастьем, так ни слуху ни духу. Старшая сестра живет за тридевять земель и постоянно болеет. Детям и подавно не до неё. «Хоть бы позвонить догадались. У людей как у людей! Дети, внуки, родня, приятели – праздник! А тут – обстановка. Здравствуйте, господин Китайский Фарфор! Добро пожаловать, госпожа Венецианская Люстра! А пошло всё НА!… НА!… НА!… Есть одна вещь! Тот дурацкий перстень с фальшивым рубином, который Вовка подарил с первой получки! К черту эту бездарную безделицу советской штамповки! В нём золотишко граммов на пять потянет! А не сгонять ли в ломбард? Эх, себе любимой накрою стол, включу телевизор, чокнусь с каким-нибудь мачо из сериала и поздравлюсь», – осенило вдруг!
В углу прихожей во вместительной кладовке покорно ютилась металлическая стремянка. Лидия достала помощницу, установила её в самой высокой позиции и взобралась на предпоследнюю ступеньку. На антресоли, за родительским пузатым чемоданом с семейным архивом, в потайном уголке пряталась жестяная коробка с драгоценностями.
Лидия всегда обожала украшения. Приобретала, с радостью носила, но больше коллекционировала: так они с Володей вкладывал деньги до поры до времени. Потому и хранились дорогие побрякушки подальше от глаз, даже собственных.
Пыльный чемодан, набитый законсервированными воспоминаниями, требовал гигиенической процедуры, пришлось спустить его на пол. Защелки оказались отпертыми, и внутренности вывалились наружу пыльной бесформенной грудой. Что за напасть! Еще лишней уборки не хватает в этот безумный день! Вооружившись влажными салфетками, она уселась на нижнюю перекладину лестницы и принялась протирать семейные артефакты. Две канцелярские папки с бумагами сразу отложила в сторону. Надо бы еще раз скрупулезно поискать документы, которых не хватает для полноценного вступления в наследство после смерти мужа.
Руки потянулись к старому школьному фотоальбому. Внушительных размеров том в бордовом бархатном переплете, с картонными страницами… Дверца приоткрылась, погнала по лабиринту памяти; потекли, отражаясь в зрачках, картины прошлого. Где-то вкривь и вкось, где-то совсем перевертышем. Это резные уголки, наклеенные некогда отцовской рукой на шершавый картон, надорвались, треснули, вовсе отвалились, и нарушили строгий порядок бытия, перемешав чёрно-белые снимки.
