По сюжету фильма «Троя», документального фильма «Тайные знаки – Троянская диадема. Месть обманутых богов» и закадровой мифологии.
Мечта – она как женщина! Желает казаться недосягаемой, по-своему капризна и любит тех, кто добивается с ней свидания!
Жаром объята пустыня,
Солнце раскаляет песок;
Золотые волнистые линии
Искусно перекатывает ветерок.
Это родина миражей
И затерявшегося эха,
Где оазисом зацвёл сюжет,
И вскрикнул восторг успеха.
Ветерок покачивал палатку
И вскользь гладил её,
А в ней золото в беспорядке
Блестело алчным огнём.
Мужчина нервно его разбрасывал,
Не церемонясь с ценными артефактами;
Ему Гомер Илиадой путь указывал,
И мрак сомнения «освещал факелом».
Женщину, что его сопровождала,
Такая волна эмоций смутила.
Наблюдая, ту грань она искала,
Что на надежду и гнев его разделила.
Он среди сотни своих находок
Мистическую драгоценность искал, —
Не трофей и не самородок —
О какой Гомер в Илиаде слагал.
И вот его лицо озарила
Долгожданной победы улыбка:
Явь мечту ему подарила,
Он не мог сдержать радость крика.
Среди золота великой Трои
Нашёл он сказочную диадему,
Что, согласно легенде, или истории,
Венчала голову самой Елены.
Этот искатель, наш герой, —
Археолог-самоучка Генрих Шлиман.
Он с детства шёл за своей мечтой,
Находя верный путь по книге.
Лишь тот мечты своей достоин,
Кто реальностью её рисует,
Ведь легендарную Трою
Учёные считали абсурдом.
И что попытки Генриха тщетны,
Археологу руки напрасно они опускали;
Им таинственные ответы
Лишь больше вопросов задавали.
Она – как мифическая Атлантида,
Что загадкой погребла эра.
Считали, что никто её не видел,
Что это плод воображения Гомера
Но искатель был из тех,
Кто не останавливался перед целью.
Он в насмешках не слышал смех,
И в очаг мечты бросался ветром.
В раннем детстве маленький Генрих,
Едва только научившись читать,
Не замечая времени в освещениях бледных,
Мог вечерами страницы листать.
Ночь колыбельную ему пела,
И часы пролетали птичьим клином,
Когда великую «Илиаду» Гомера,
Щурясь, читал он перед камином.
Он был полностью погружён
В ту далёкую эпоху,
Он явь воздвигал миражом
И эмоции выражал вздохом.
Однажды, увлечённый чтением,
Не услышал, как его зовёт отец.
У того закончилось терпение,
И он закрыл сыну сиявший ларец.
В тот тихий поздний вечер
Был Шлиман – старший раздражён.
Гнев в душе оставлял увечье,
И словом он был вооружён.
Отец служил Пастером
В небольшой местной церкви,
Он был будто в рабстве,
Для него краски меркли.
Невзирая на духовный сан,
Он постоянно был слегка опьянён,
Он не восклицал алкоголю осанну,
Но и против него не был он.
Подошёл к читающему сыну
И небрежно вырвал книгу,
Злость порождала силу,
Ведь малыш пренебрегал религией.
Голос эхом пронзил душу,
Якобы, эти строки не правы:
«Я изгоню эту ересь и чушь,
Что съедает твой ум, словно отрава!»
С этим ужасающим криком
Он кинул книгу в камина пламя.
Видом пожирающих бликов
Мальчик был в сердце ранен.
Генрих, как завороженный, с болью
Смотрел на пылающий огонь
И видел, как в нём горела Троя
И тот обманный подаренный конь.
Слёзы сдержать было трудно,
Как и стон души во вздохе.
В мимолётные секунды
Пламя возродило сюжет эпохи:
Много времени тому назад,
Там, где судьбы короткой линией,
Древние мифы гласят,
Что красоте Елены все завидовали.
Прекрасна она во взоре
И безумно красива душой,
Вместо следов лепестки розы
Она оставляла за собой
В её манящих глазах
Все мужчины мечтали утонуть,
На её пряных устах
Сладостно хотели окончить путь.
Кто лишь единожды узрел её очи
С длинными ресницами,
Тот жил с её ликом, к сердцу приколоченным.
В неё невозможно не влюбиться!
Ей посвящали кровавые победы
Самые лучшие воины в боях.
Поэты, что о красоте её ведали,
Не могли её выразить в стихах.
Буквы цветами распускались,
Когда выводилось её имя,
И ноты на крыльях к небу поднимались,
Поднебесье украшено было ими.
Локоны её благоухающих волос —
Словно переплёт солнечных лучей.
Восторг, объятый восхищением, превознёс
Бриз, в лагуне отражая танец свечей.
О её прекраснейшем лике
Слагали стихи и баллады,
Раздавались влюблённых душ крики,
О ней мечты звались усладой.
Её эротично манящая фигура
Описанию не поддаётся словам
Не в силах выразить и Амуру
То, что было на зависть Богам.
Но красивые снежинки
Обычно в грязи тают,
И, сдерживая слезинки,
Она вышла замуж за Менелая.
Он был царём Спарты
И прославленным воином,
Но жизнь тогда тасовала карты,
И козырь доставался достойным.
Зависть богини Афродиты
К прекрасной земной Елене
Была волной о скалы разбита,
Ведь она не рождена из морской пены.
Лишь богиня может быть совершенством,
И не должно быть её лика прелестней,
Но Афродиту терзала и ревность —
Она к Елене ревновала Гефеста,
И месть свою устроила так:
Менелай уехал в военный поход,
А в Спарту прибыл прежний враг,
Чтоб миром над ними сиял небосвод.
Гостями были два царевича
Из великой и могучей Трои,
Один сказал: «Воевать нам незачем!
И так уже пролили много крови!»
Это произнёс Гектор могучий,
Старший сын царя Приама.
Он боям на мечах и словах был обучен,
И всегда говорил прямо.
Он – лучший воин Трои,
Но в душе его звучала лира;
Не тот герой, кто в крови чужой тонет,
А тот, кто силён и желает мира.
Предложение всем по нраву,
И началось пиршество и веселье.
За столом Елена, жена Менелая,
От влюблённых глаз была в смущении.
Младший царевич Парис
Не мог свой взор отвлечь,
Душа его ринулась ввысь,
А плоть потеряла дар речи.
Он слышал те баллады
О её божественной красоте,
Но никогда ещё от взгляда
Он не был на такой высоте.
Она – вершина вдохновения,
Откуда гипноз совершенства виден,
В памяти неистребимое мгновение,
Её лик источал флюиды.
Удары его плененного сердца
До кипения разгоняли кровь,
Он не мог насмотреться
На, ту чьё имя – любовь.
В её поведении и лике
Зеркально взаимность отразилась;
Под шумные пляски и крики
Парис и Елена уединились.
Их влюблённые взгляды
Друг в друге тонули,
Они небесное блаженство познали,
Предвкушая пряность поцелуев.
Её нежнейший поцелуй —
Это свежесть оазиса
В душе пустыни так цветут,
Как даже в мираже не покажется.
Гелиотропом благоухает
Каждый локон её волос,
Восторг желание пробуждает
Лепестками нежнейших роз.
Выделяя фигуру дивную,
Шафрановый пеплос пылает;
Красоту олимпийской богини
Елена собой затмевает.
Скромно-милая улыбка,
Что до этого дня была скованна,
И ямочки её блаженного лика
Были им расцелованы.
Вспыхнуло страстное пламя
И они поддались искушению.
Одарил Париса прекрасными дарами
Пеплос лёгким скольжением:
Она перед ним предстала
Обворожительная, полностью нагая.
Она бы и слепца очаровала,
Луна светила, с восторгом на неё взирая.
Порыв ветра отбросил тяжёлую занавесь
И ворвался в открытое окно,
