Я вошел в квартиру. Не включая свет, по привычке в темноте нащупал край «лежанки» на полу. Присел. Сбросил резким движением c ног ботинки. И, не раздеваясь, улегся калачиком.
Укутываясь в дрему, еще немножко побурчал-поматерился, и мгновенно провалился в сон…
Тремя месяцами ранее…
Солнечный морозный денек. Суббота. В коридорах института на редкость тихо…
Я вытащил из папки увесистую пачку бумаги. Размахнулся. И c силой шваркнул ее в распахнутое окно.
Листки летели, красиво кружась на фоне синего неба, отдельные, на которых больше всего было почиркано полях красными чернилами, падали камнем вниз.
Из кабинета выглянул Козлов.
– Алексей! Зайди-ка…
Двумя годами ранее…
По-осеннему сыро. Ветер завывает в проводах, нагоняя унылые нотки расставания.
Зябко. Замерзли ноги, руки. То и дело приходится швыркать холодным как у дворовой собаки посиневшим носом. Чуток согревает правый бок тяжеленная дорожная сумка.
Минорная картина, – этот спортивный, c бесчисленными молниями-застежками баул, – все, что нажито мною за тридцать три года.
Говорят, что отправляться в путь при дождливой погоде – к удачному путешествию. Ну что ж, удача мне не помешает…
Хотя… умные люди говорят и другое, что любая дорога в конечном итоге ведет к смерти. Отправляясь в путешествие, мы «немножко умираем», расставаясь c чем-то или кем-то навсегда…
Мой дальнейший вариант выбора жизненного пути был однозначным и чрезвычайно простым: либо меня увольняют за два года до выслуженной пенсии, либо еду учиться в очную адъюнктуру, почти на другой конец страны. То есть, надо начинать служебную карьеру c голого нуля.
Правильный он или не очень, не знаю. Особой фантазией никогда не обладал. После армии служу, вот, в милиции, что называется, «на земле», – достаточно далекой от разных там философских премудростей…
То-то я теперь вспоминаю, чего это Палыч, заместитель из главка, спросил однажды:
– Как c продвижением, Алексей Михалыч? Засиделся на лейтенантской должности.
– Никандрова назначили, вот и радуйтесь, – мотнул я головой, дескать, чего на больное место…
– Да, уж…, со среднетехническим…
– И что?! Зато дядя – всем дядям дядя!
– А у тебя высшее, причем – юридическое! Дальше учиться хочешь?!
– Совершить очередной «подвиг» чтобы дали «медальку» или «капитана»?
– В адъюнктуру поедешь учиться?
– Кто меня возьмет?! – хмыкнул я.
– Возьмут, возьмут! Ты же головастый! Практический опыт есть. К нам разнарядка пришла – одно место в «рамках эксперимента» выделили.
– Есть время подумать…?
– Нет…
– Леонид Палыч! Только ты не обижайся! Ну, вы, и…, у меня нет слов! Но все равно, спасибо!
– На здоровье! Можешь собирать вещи. Квартиру есть на кого оставить?
– Было б чего оставлять… Есть только Ваше неполное служебное соответствие, – хитро намекнул я.
– Снимем. Не переживай. Еще и медальку, как ты говоришь, дадим! – подмигнул Палыч, – ну, тем более, терять тебе нечего…
И вот, перед тем как войти в кабинет аттестационной комиссии по случаю сокращения штатов, я глубоко вздохнул, шепнув самому себе: «ну и славно», а потом резко дернул металлическую дверную ручку…
– Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, старший лейтенант милиции…, – зачитывал мою «славную» служебную характеристику незнакомый кадровик.
– Так точно…, так точно…, – поддакивал я. Про себя думая, что могли бы при желании хотя бы перевести в другой отдел.
Отчего-то вспомнилась неприятная история тринадцатилетней давности…
«Я, Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения…».
– Чего писать-то, товарищ майор?
– Повествуй, как было, – закуривая дорогую пахучую сигарету, устало произнес следователь.
– Непосредственно, c самого начала?
– C самого…
– Cо дня первого дня службы или со дня моего рождения?!
– Зарубин! ….я в жизни так никогда не уставал, как «беседуя» тут c тобой, – заорал на меня майор, противно брызгаясь слюной.
Я притих, инстинктивно втягивая плечи.
Ох, как будто я не устал…
Через полчаса майор, перегнувшись через стол, вырвал у меня листки. Читал, сузив глаза.
– Ты чего пишешь?! – рассвирепел следователь.
– Пишу, как было…
– «Меня в воинской части не кормили. Из-за некачественной стирки нижнего белья у всех были огромные вшы. Нас заставляли разгружать вагоны. Старослужащие издевались над моим призывом. Днем, а в особенности ночью, заставляли нас искать сигареты и спиртное…», – зачитал майор вслух часть моего повествования, – Зарубин! Во-первых, какое все это имеет отношение к твоему деянию?! Именно к твоему преступному де-я-ни-ю! А, во-вторых, в слове «вши» пишется «и» после «ша». Вот…
Я только хотел произнести красивую заранее отточенную мысль, как майор довольно-таки ловко, почти профессионально сшиб меня со стула ногой, больно шаркнув подошвой туфля по зубам.
– Конвой! – крикнул он, – увести. В общем, так, Зарубин, я ухожу догуливать отпуск, а ты сиди – пока мхом не обрастешь. Ну а месячишка через два, три ждет тебя, милый мой, дисбат…
– Хорошо Вам отдохнуть! – съязвил я, выплевывая крошки зубов c кровью…
Я опомнился. Меня окликали.
– Алексей Михайлович. А что Вы так улыбаетесь? – спросил председатель аттестационной комиссии, – что здесь веселого или мы тут клоуны смешные все как один собрались?!
– Извините! От счастья! Товарищ полковник! От счастья…
Члены комиссии подозрительно переглянулись. И тут же секретарь противным дребезжащим c хрипотцой голосочком зачитал решение: «отправить для дальнейшего прохождения службы в очную адъюнктуру».
Если уж предстоит заниматься наукой, то надо привыкать излагать «умные» мысли коротко, ясно, по существу…, например, тезисно…
Итак, к месту назначения следовало прибыть через столицу.
Москва встретила солнцем c легким задорным морозцем. И c первых минут потрясла-придавила своей монументальностью, – этакой «продвинутой цивилизацией»…
C первым шагом на «благословенную землю» поразил перрон, расположенный на высоте, в аккурат, пола вагона. Не надо прыгать вниз, не надо корячиться вверх. Как же удобно, черт возьми!
Вот он – оазис капиталистического счастья среди отечественной тоски и безнадеги.
Люди вокруг куда-то спешили, обходили меня, междометиями намекая на мою малоподвижность, а затем спадали зомбированным нескончаемым потоком в метро, и исчезали там точно в пасти драконообразного монстра…
Но в привокзальном кафе было уютно и красиво. Даже моя небритая физиономия, отражаясь в бесчисленных зеркальных витринах, выглядела как-то модно и перспективно.
Неприятно удивили ценники на предлагаемые блюда. Так что жевал я свой бутерброд медленно и старательно, постигая тайну его слишком завышенной стоимости и, наверное, волшебной энергетической ценности…
