Моя матушка была шлюхой, зарабатывающей на жизнь постыдным ремеслом, а именно – продажей своего тела. Об этом я узнала чуть ли не с пеленок, так как будни всех жителей нашего небольшого и бедного квартала были у всех на виду, и большинство женщин промышляли тем же, что и она.
Когда Матильда Амбр выходила на промыслы, меня, крохотную малютку, на время передавала какой-нибудь из своих коллег-соседок, чтобы те позаботились обо мне, пока она работает. А потом матушка забирала меня обратно. Потому что отца у нас не было, да и других родственников тоже.
Так я и росла, постепенно взрослея и понимая, что, по всей видимости, ремесло потаскуньи достанется мне по наследству, и я тоже буду вынуждена им заниматься.
Я же любила иное: моей страстью были ткани. Несмотря на бедность, я находила способ доставать яркие лоскутки, выпрашивая их у портних, и шила из них одежки куклам, которых тоже мастерила сама. Я придумывала им роскошные наряды – платья, юбки, длинные рубашки к которым пришивала пуговицы и бусины, оброненные кем-то на дороге.
Но так не могло продолжаться вечно. И вот, в один из дней, когда я достигла совершеннолетия, матушка привела в дом мужчину. Это был красивый рослый шатен с пронзительным взглядом. Его синие глаза заворожили меня с первой же минуты, как только я их увидела.
– Зузунда, – позвала меня мама, – твой первый клиент, принимай.
– Что?.. – удивилась я, зардевшись, словно роза, так как у нас не было никакого предварительного разговора, только неясные намеки, и те…
– Я сейчас ухожу, – по-деловому скидывая из себя бежевую накидку с беличьей опушкой и облачаясь в короткое меховое пальто, бросила она. – А ты можешь располагать моей спальней. И да, поменяешь потом постельное белье, все.
Бросив мне на прощание воздушный поцелуй, маменька умчалась по делам, я же так и осталась стоять, словно громом пораженная. В моих руках была новая тряпичная кукла, пошитая мной из старой простыни, льняной, бывшей некогда белой, но потом окрашенной (мной же) в цвет человеческой кожи при помощи заварки чая. Я уже тогда была такой мастерицей, что умела создавать нереально изысканные игрушки, и лицо Машеньки было словно живое. Глазки я делала из отшлифованных стеклышек, поверх которых клеила растертую в порошок яичную скорлупу, потом красила; приделывала реснички из шерсти черного кота, губки вырезала просто на ткани, потом сшивала, подложив в нужные места специальные валики…
– Ты что это, в куклы еще играешься? – не обращая внимания на мое смущение, незнакомец сделал уверенный шаг в мою сторону.
– Нет… Да, это я сама пошила, – решила похвастать я, еще до конца не осознавая того, что может произойти. – Правда же, красиво?
– Сама? Хм… – мужчина остановился, озадачено глядя на мою куклу. – Не может такого быть.
– И отчего же не может? – хмыкнула я, постепенно расслабляясь. – Я шью давно, очень люблю этим заниматься. Знаете… я ведь мечтаю когда-то открыть свой собственный салон женской одежды! Ведь я умею шить, вот посмотрите!
Подбежав к платяному шкафу, я открыла дверцу и продемонстрировала гостю ряд изысканных нарядов, которые смастерила сама, используя старые платья и пришивая к ним новые части, изменяя их до неузнаваемости.
– Да, интересно, – медленно подходя к выставке, мужчина меж тем не отводил заинтересованного взгляда от моего лица. – А еще что ты умеешь так же хорошо делать, как и шить?
– Умею пироги печь, убираться, вот, кукол мастерю… – отступая немного дальше, я поняла намек, наконец-то осознавая, чем мне необходимо будет заняться с этим человеком.
«Мой первый клиент, – пронеслось у меня в голове. – Но я не хочу! Еще слишком рано. И вообще – не хочу».
– Так, и где там маменькина спальня? – все-таки наступая на меня, низким баритоном спросил шатен.
– Я… Я не хочу, – прижимая к себе куклу, пробормотала я.
– Как – не хочу? Деньги-то уплачены, и притом не малые!
– Но маменька меня не предупредила, и я… я не готова, мне нужно… Я не могу!
– Эй, малышка, что за фокусы? – набычился мужик. – Я – Бенджамин Сидоров, и не привык, чтобы мне отказывали! Давай, Зузу, или как там тебя зовут, побыстрей готовься, а пока покажи мне эту вашу спальню.
– Она там, – дрожащей рукой я указала мужчине на белую дверь, за которой располагалась широкая кровать, которую маменька никогда не использовала как рабочее место. Она вообще никогда раньше не приводила в дом мужчин, и почему решила сделать это сейчас, я не понимала.
– Хорошо, я иду туда. А ты, Зузунда, – рявкнул Бенджамин, – чтобы была в спальне не поздней чем через десять минут, время пошло!
Он удалился, я же, громко всхлипнув, направилась в небольшую каморку, окно которой выходило в тесный переулок. Там у нас с маменькой была помоечная. Кое-как нагрев на примусе воды, я налила ее в широкий медный таз и, упершись руками в его край, застыла, так и не решаясь снять с себя одежду.
Да, с того самого дня, как мне исполнилось восемнадцать лет, я ожидала, что все произойдет, но чтобы так, без предупреждения…
После того, как все случилось, не убрав даже постель, я собрала чемодан, положив туда три самых красивых своих платья, несколько кукол и швейные принадлежности, а также – небольшую сумму из шкатулки, где мама хранила деньги, решив, что я их отработала, отдав свою невинность грубому и неловкому в постели Бенджамину. Хоть мужчина и проделал свое дельце слишком быстро, но все-таки я была разочарована и поражена настолько, что решила уйти из дома, не оставив даже письма.
Глотая слезы обиды, я брела по улице, не замечая никого и ничего вокруг себя, не зная куда иду и не понимая, что буду делать дальше и где мне жить. Хотелось лишь одного – подальше от всего этого, чтобы никогда больше не терпеть грубость и насилие. А также я надеялась, что судьба смилостивится надо мной, и все сложится само собой: у меня будет швейная мастерская, потом салон, куда будут приходить знатные дамы под руку со своими богатыми мужьями, или сами, главное, что платья, которые они станут примерять на себя, будут созданы мной.
Да, я была легкомысленной, романтической натурой, летала в облаках, жила призрачными мечтами и надеялась на чудо.
И оно случилось!
– Эй, красотка, – когда я вышла за город и, согнув голову, обреченно побрела по проселочной дороге, окликнул меня какой-то господин, тоже отчего-то путешествующий пешком. Я словно очнулась ото сна, заметив, как странно он был одет: узкие рейтузы, свободная рубашка, на ногах – мягкие тканевые туфли…
– Да, здравствуйте, – угрюмо посмотрев на него, пробормотала я. – Что вам нужно?
– Ты куда идешь?
– Не знаю… – призналась я честно.
