Понятой – не заинтересованное в исходе уголовного дела лицо, привлекаемое следователем для удостоверения факта производства следственного действия, а также содержания, хода и результатов следственного действия (ст. 60 УПК РФ).
«И увольняю я вас, Алексей Васильевич, не за какие-то „оригинальные“, а местами и вообще опасные взгляды, а за вашу абсолютную безынициативность», – подытоживает директор, и Лёха идёт за хлебом. В любой непонятной ситуации Лёха идёт за хлебом. Или на что денег хватит. Главное тут – пойти, а не остаться в унынии. Увольнение – самая подходящая ситуация, чтобы пойти за хлебом.
Дети не понимают, почему он уходит, причём прямо во время занятий (директор не вытерпел, вызвал в самый разгар). Лёха не может объяснить, это и до него самого долго доходило, и до них дойдёт лет через десять-двадцать, но уже в других обстоятельствах, а может, и не дойдёт. Он раздаёт им все настольные игры, которые куплены на собственные деньги. Забирает фотоаппарат для создания мультиков и коробку шахмат. Винтовку для спортивной стрельбы оставляет – она единственная казённая – куплена в самом начале, когда и проблески инициативы имелись, и премии давались совсем за другие достижения. Забирает свои вещи, благо немного их, складывает в рюкзак, берёт со стола трудовую книжку, кладёт её в нагрудный карман клетчатой рубахи. Книжка не хочет влезать – один уголок торчит, может, хочет сказать «ты тут нужен детям, ну что тебе стоит раз в месяц быть «инициативным». Лёха вытаскивает книжку и достаёт из кармана медную пуговицу. С позолотой, и стандартным оттиском чего-то государственного. Ухмыляется: «Нужно ты мне сейчас, преданье старины». Подбрасывает в ладони пуговицу, ищет взглядом мусорку, но передумывает, пуговицу кладёт обратно, следом книжку. И уходит, сказав только доброй вахтёрше «Вот и всё, до свидания!». Остальные коллеги его не очень-то и любят. «Странный он какой-то не такой, – думают, наверно, за глаза: – И ещё предатель».
Лёха заходит в супермаркет, в котором бывает день через день. Рядом с его домом в ста шагах есть магазины, но там дорого. Супермаркет в трёх километрах, но если идти пешком, выходит и дешевле, и здоровее. Да и мало кто ходит пешком по деревне, все на машинах или толкутся в автобусах, пустынные улицы Лёхе ближе, лишь бы шумные цыгане не попались. В супермаркете распродажа. Супермаркет через неделю закроется – уже пару лет этот холдинг банкрот, банки выбивают из него кредиты. Каждый год продуктовые сети разоряются, их перекупают более крупные, затем в кредитах рушатся и они. Не первая созданная в России пирамида, но и не последняя. Лёха боится того дня, когда загнётся последняя федеральная сеть – в стране начнётся хаос. С другой стороны, частные лавки обретут вторую жизнь, но цены в этот момент станут наверняка другими. В супермаркете распродажа. Лёха берёт любимый лаваш по 40 рублей (неделю назад он стоил 35). Несмотря на распродажу, все продукты подорожали. Вкуснейший имбирный лимонад числится по скидке, но тоже дороже, чем вчера. Денег нет, последние полгода зарплата из-за «безынициативности» и растущего доллара стремится вниз. Но сегодня особый день, можно отметить, а дальше…
Лёха берёт дешёвую сметану, пачку риса, соевый соус, на курицу уже не хватает, но дети её и так не едят. Голода не вкусили ещё. А Лёха с Кирой переждут лучших времён (надо срочно вставать на биржу труда). Напоследок две банки детской пюрешки и шоколадку с воздушным рисом на кассе.
По дороге домой Лёха в сотый раз повторяет стишок, сочинённый пару недель назад, чередуя четверостишия с литературным анализом и с «Господи, помилуй!». С молитвой мимо цыган и пьяных буйных идётся спокойнее. С молитвой вообще живётся спокойнее.
Среди нехоженых дорог одна – моя.
Затейливой петлёй по ней кружу,
Как белой осенью туманность ноября.
Её узорами я очень дорожу.
«Туманность ноября» – ужасно масляная строчка. Хотя если «ноября» – это деепричастие, то вполне загадочно. «Ноябрю, ноябришь, ноябрят, ноябрил…» А может, «по белой осени туманность серебря»? Не так чтобы, но динамика кружев соблюдена. Ой всё. Пусть будет «ноября», чтобы никто не догадался, уж больно хорошее «ноября».
Мимо проезжает полицейский бобик. За ней Хонда со знакомыми номерами – совсем как у Любомирской, думает Лёха. Но вряд ли – столько лет прошло – да и она наверняка не одну машину уже сменила. Та ещё автоманка.
Не дорожить бы надо – резать, рвать!
Идти вперёд сквозь серый бурелом.
Но соль узоров мне вкусней, видать.
И умным выгоднее слыть бревном.
Серый бурелом отдаёт шовинизмом. Сам-то ты не серый? Или если осознаёшь серость, то серостью уже не являешься? Спорно и опять шовинизм. А вот к бревну, вопросов нет, бревно – оно и в Африке бревно, только там быть бревном теплее. К «видать» вопросы есть, но другая рифма не пришла.
Среди нехоженых дорог одна – моя.
Я знак поставлю перед ней – тупик.
Чтоб кто-то младше и сильней меня
Дерзнул, прорвался и всего достиг.
Вот уж действительно, и четверостишие самое удачное, и сегодня самый подходящий тупик. «Ну, за тех, кто младше и сильней!» – не выдерживает Лёха и отпивает по дороге имбирного лимонада из бутылки.
До Киры с детьми ещё километр. Уже пройдены все три цыганских притона – хозяева и жильцы там постоянно меняются, но притоны не пустеют уже пару десятков лет. Недалеко от бывшего хлебного магазина, заколоченного досками, стоит бобик и та самая Хонда, рядом с бобиком курит лейтенант. Впереди Лёхи идут две бабушки, в платках, пышных юбках до пола и резиновых сапогах. Как и положено в деревне. Лейтенант обращается к ним, быстро что-то просит, но они так же быстро отмахиваются. И он оборачивается в Лёхину сторону. Остаётся шагов десять до неминуемого разговора. А мог бы сейчас в тепле держаться за рабочее место. Восемь. Подумаешь, вся страна заткнула совесть, а ты «сквозь серый бурелом». Шесть. Вот тебе и безынициативность, Алексей Васильевич – самое время проявлять. Четыре. И отмахнуться, как бабушки, не получится. Два.
– Здравствуйте, гражданин, у нас тут следственные действия, побудьте понятым.
– Мне на работу, простите, – Лёха только в момент ответа понимает, что соврал.
– Ничего страшного, это не займёт много. Можете даже просто расписаться и пойти.
– Просто расписаться я не могу, но и времени у меня нет, – конечно, есть, думает Лёха, но не на понятого. Ох, надо было включить дурака и молча пройти.
