МОИ АФОРИЗМЫ И ПРОСТО МЫСЛИ
из серии «Математики тоже умеют шутить, но по серьезному»
Каждое утро, когда я занимаюсь в парке скандинавской ходьбой, в голове наступает просветление и туда заглядывают интересные мысли, которые я недавно начал записывать и понял, что их над нами витает не так уж мало. Впрочем, и плавание тоже помогает. Я не претендую на авторство, но иногда мне кажется, что они родились именно в моей голове. Тем не менее, начну с древней истины, которую всегда исповедовали наши Родители и привили её нам, детям: «Терпенье и труд всё перетрут».
Единственное, что мы забираем, уходя в мир иной – наши души. Хочется хотя бы откровения души оставить людям на добрую память.
Сначала приходят мысли, но пока мы подбираем подходящие слова, чтобы их выразить, некоторые успевают исчезнуть.
Слова утяжеляют и затуманивают мысль. И только такие гении, как Александр Сергеевич Пушкин, умели излагать свои мысли в первозданном виде. Мне кажется, что это было результатом не только их гениальности, но и больших творческих усилий. Но муки творчества прекрасны.
Далеко не каждая мысль может стать основой хорошего афоризма. Нужно время и созвучие с мыслями других людей, чтобы это случилось.
Афоризм – квинтэссенция мыслей многих людей о пережитом, о философии жизни.
Афоризмы среди наших многочисленных мыслей, как бриллианты в куче необработанных алмазов. Но без этой кучи хуже видна их огранка, да и само существование невозможно.
Я, конечно, не профессиональный гранильщик, но старательный.
Афоризм и шутка, впрочем, и как тост, должны быть краткими как выстрел. В этом их прелесть.
Как часто простая игра слов обнажает суть лучше длинной и заумной речи.
Когда мысли переполняют голову, а чувства – душу, ими хочется поделиться.
Но чаще всего получается по поговорке: «У меня есть одна мысль, и я её думаю».
Иногда в голове бывает каша из мыслей, но это лучше, чем пустая похлёбка.
Одни не пишут мемуары, другие их не читают. Отношу себя и к тем, и к другим.
В мемуарах за чередой событий, представляющих, как правило, интерес только для автора и его ближайшего окружения, теряется главное – мысли о прожитом.
Потянуло на афоризмы – значит пришла пора старости.
Захотелось стать классиком – значит пора на пенсию.
Как много мудрости в недосказанности…
Впрочем, как и в молчании.
Сибирь – это не просто территория, а образ жизни.
Сибиряками не просто рождаются, сибиряками становятся.
Как, впрочем, чтобы стать горцем тоже недостаточно родиться в горах.
Лучше быть простым сибирским мужиком, чем швейцарским банкиром.
В детстве думал, почему мои Родители Эрна Александровна и Дмитрий Семенович встают так рано. Летом – с первыми лучами солнца, а зимой – задолго до его восхода. Неужели только из-за работы. И только потом начал понимать, что прошедшие через жестокие испытания, они очень любили и ценили жизнь и умели ей радоваться. Только в ранние часы эти чувства ощущаешь наиболее остро. Потом повседневные заботы их заглушают.
Мы со Славой и Олей не знали ни одного нашего деда – они в тридцатые годы были репрессированы и расстреляны. Один – простой украинский крестьянин, дугой – сын латышского крестьянина, управляющий делами Красноярского крайисполкома, оба лежат в сибирской земле. Но тем не менее, родители всегда с уважением относились к Сталину, к власти.
Почему с годами встаёшь всё раньше и раньше – начинаешь понимать, что впереди – не вечность, а ещё многое хочется и увидеть, и сделать.
Когда слышу слова тёща и тесть, всегда встаю по стойке смирно – мне с Полиной Петровной и Дмитрием Федоровичем Сахарниковыми крупно повезло. Впрочем, как и с женой Валей, тоже математиком.
В годы нашей молодости я увёз её после одной из научных алгебраических конференций, нередко проходивших в Гомеле, в далекую и долгую сибирскую ссылку, и мы оба не пожалели об этом.
Во многом благодаря ей, я преодолел опасный недуг – депрессию, которая возникла после ухода от активной административной и политической деятельности. Мы всегда были и остаёмся надежными опорами друг для друга, как и наши Родители.
Семейная жизнь – не мёд, а постоянная борьба со своими недостатками. Во многом, это её глубокий смысл. Нам всегда хочется, что бы дети были лучше нас, пошли дальше нас.
Стареем, становимся более ворчливыми, но продолжаем любить друг друга.
Мой Отец часто говорил: «Хочешь испортить ребенка – разреши ему всё».
Вместе с этим, родительский контроль был ненавязчивым – мы обладали большой степенью самостоятельности. Родители старались научить нас отвечать за свои поступки.
Мы с женой его услышали и сейчас гордимся своими детьми.
Дети – большое счастье в нашей жизни, но это счастье дорого дается.
Работа постоянно отрывала меня от семейного очага. Поэтому, его главной хранительницей была Валя. Став свободным человеком, стараюсь наверстать упущенное. Только теперь у нас два семейных очага – один в Москве, а другой в Пенсильвании. Да и их хранительницами всё больше становятся дочери Таня и Алла.
Впрочем, есть ещё один очаг нашей Большой семьи – Красноярский. Его хранительница – моя сестра Оля, тоже математик, программист. Во время редких поездок на родную землю, всегда встречаю там тепло и уют.
Балайская средняя школа и Красноярский государственный университет вписаны в мою душу как в святцы.
Но и время, проведенное в Красноярском инженерно-строительном институте и МИФИ, стало для меня тоже далеко не мифическим. Российская академия образования стала на многие годы моим надежным и, наверное, последним приютом, где у меня есть добрые друзья и интересная творческая работа. Всё это – мои «заводские трубы».
Остальное было важным, интересным, но преходящим.
Моему поколению крупно повезло и со школьными учителями, и с университетскими преподавателями. Они отдавали всю свою душу детям и молодежи, не преследуя никаких корыстных целей. Тогда ещё не было той ржавчины – безудержного стремления к деньгам, которая постепенно, всё больше и больше разъедает современное общество.
Для нашей интернациональной семьи украинцы и латыши всегда были и останутся родными сестрами и братьями. Но жизнь еще раз подтвердила старую истину о том, что политика очень часто становится весьма грязным делом. Как я рад, что вовремя покинул её и вернулся к своим «заводским трубам» в науку и образование.