Глава 1 В которой леди находит приключение
Он был женат пять раз, а потому в ведьмах понимал куда больше иных храмовников.
Из жизни обывателя
- Дорогая, - его губы коснулись ладони, и прикосновение их обожгло даже сквозь перчатку. Кровь моментально прилила к щекам Эвы, а сердце заколотилось с такой силой, что стало страшно. – Все будет хорошо, дорогая… поверь мне.
Эва кивнула.
- Вот, выпей, - человек, лучше которого в мире не было, поднес флягу. – Три глотка.
Первый дался тяжелее всего. Содержимое фляги было густым и тягучим, а еще горьким и одновременно – приторно-сладким. Что-то было в нем знакомое, напоминающее запахом содержимое хрустального графина матушки.
Того самого, трогать который Эве было запрещено строго-настрого.
А еще из фляги пахло травами. Знакомо. И запахи эти, и вкусы тревожили. Или не они? Эва уродилась такой вот тревожной.
Или… нет.
Это Происшествие сделало её такой.
- Пей же, - показалось, что в голосе Стефано проскользнули раздраженные ноты.
Конечно, показалось.
Он… он просто волнуется. В любой момент Эвы могут хватиться. И даже… даже с учетом того, что Энни обещала, даже клялась своей красотой, это еще ничего не значит. И надо спешить. А Эва опять не способна сделать даже ту малость, которая от неё зависит.
Всего-то надо.
Второй глоток. И ощущение липкой сладости, которое хотелось смыть водой. Но воды нет, а есть крепкие руки Стефано.
- Умница, девочка… осталась немного. Сейчас ты уснешь. Очень крепко уснешь, - его голос теперь звучал мягко. Но флягу Стефано не убрал. – Давай еще. Пей, милая, пей…
Травы…
Чабрец, собранный на растущую луну. Безобидная травка, как полагают многие. И аптекари согласны. Сущая правда, между прочим. Полезная даже. И лихорадку лечит, и легочные хвори, а еще многое иное. Но это если обычный. Для Тори собирали иной чабрец, что появлялся на краю старого семейного погоста. Хрупкие лиловые веточки ломались в пальцах и норовили вовсе рассыпаться трухой.
Матушка тогда поджимала губы и в этом снова виделся упрек.
Будто… будто Эва виновата в том, что случилось.
Голова закружилась.
- Ляг, - Стефано не бросил её. – Закрой глаза. Не сопротивляйся. Поверь, все будет хорошо.
Кажется, на Эву швырнули плащ.
У чабреца вкуса почти нет, только аромат. Некоторые мешают его с чаем, но матушка полагает, что это признак дурного вкуса. Чай, если и можно с чем мешать, так это с молоком и лимоном. И то…
Мысли путались.
- Ну что она?
- Крепкая, - голос Стефано доносился издалека, и сделался таким… таким… незнакомым. Из-за зелья. Могильный чабрец приносит облегчение при болях. И способен снимать судороги. Особенно, если смешать его с аконитовым соком. Но и аконит нужен особый, болотный, черный. Он ядовит, а потому следует проявлять особую осторожность. И капли на коже хватит, чтобы сердце забилось быстрее.
И еще быстрее.
И…
- Других вон с глотка вело, а эта три сделала.
- Не многовато?
- В самый раз.
- Ну… не знаю… она вона, какая-то белая вся. Не окочурилась бы ненароком.
Шеи коснулись ледяные пальцы, потом они же перехватили руки.
- Много ты понимаешь. Это ведь леди, - в голосе Стефано прозвучала такая нежность, что Эва с трудом удержала улыбку.
Все будет хорошо.
Все обязательно будет хорошо.
Она ведь… она поступает дурно. Но матушка и тем паче отец никогда не дали бы согласия на брак. Пусть даже других желающих взять Эву в супруги и нет. Так что… как и родители Стефано будут против. Ему предназначили другую невесту, пусть даже о помолвке еще не объявили, но ведь слово было дано. Сама эта мысль заставляла душу гореть огнем. И Стефано тоже не был рад. Вот и предложил побег, а Эва все не соглашалась, не соглашалась, пока не представила, как она будет жить дальше.
Одна.
Старая дева. И вечная сиделка при Тори, а она ведь не виновата! Она ведь действительно не виновата и… Эва решилась. Она оставила письмо. Энни передаст. Потом. Позже. И матушка, конечно, рассердится. И отец. Но поймут.
Обязательно.
Поймут и простят.
А потом Эва вернется домой. Она обязательно вернется, пусть не сразу, но когда Стефано получит дядюшкин титул и она сама станет графиней… графиня Шербери, это ведь красиво… они и простят.
И обрадуются.
- Живая, - пальцы убрались. – Просто силы в ней прилично, хоть с виду и не скажешь, но камушек еще не ошибался. Видишь, как ярко горит? Стало быть, не просто одаренная, а с сильной искрой. Заказчик будет доволен.
Плащ накинули на лицо, и дышать стало неудобно.
А на плащ швырнули сено. И еще. И… так надо.
Для безопасности.
За Стефано тоже следят.
Странно, что мысли не исчезли. Обычно, когда Эва засыпала, она не видела снов, но просто проваливалась в густую тягучую черноту. А тут такое ощущение странное. Тело вот она тоже ощущает. Все. И мизинец на левой ноге, натертый новыми ботиночками. И даже прыщ на пояснице, к которому горничная прикладывала корпию с касторовым маслом, но то не помогло.
Горничную жаль.
Она хорошая. И всегда-то Эву утешала. И даже как-то притащила ей булочку с кухни, хотя матушка строго-настрого запрещала Эве булочки. От них прыщи и появлялись, и ладно бы только на спине.
Нет.
На лице тоже.
Правда, сейчас лицо было неподвижным. И тело тоже. Мысли плавали-плавали, и приходилось делать усилие, чтобы задержаться хоть на чем-то.
Брат уехал.
Вовремя. Он бы точно не допустил побега. И долго, нудно бы отчитывал Эву. А Стефано… нет, он хороший, а Бертрам просто не понимает, каково Эве.
Никто не понимает.
А Стефано понял и… и чудо, что он есть.
Эва потянулась к нему и поняла, что это происходит снова! Она не хотела, она… она боялась! Но теперь страх тоже был каким-то не таким.
Из-за трав.
Кладбищенская ромашка имеет особый вкус, правда, почему-то только Эва его ощущает. Может, права матушка, что дело не в ромашке, а в мнительности Эвы? И… и в том, что ромашку добавляли в вечерний отвар. Вместо чая.
Вот она и привыкла.
Под вкусом ромашки хорошо маскировать иные травы. Красную кровохлебку и ядовитый лютик, тот, который болотный.
Странная смесь, если разобраться.
Эва знает о свойствах… и поднимается. Выходит и… видит. Себя, укрытую плащом. Солому, которая не слишком чиста, а местами и вовсе смешана с каким-то мусором. Крышку, которую ставят на ящик. И сверху наваливают мешки. От мешков исходит дурной запах, который пробивается вниз, под крышку. И будь Эва в сознании, она бы точно лишилась чувств от этой непередаваемой вони.
Ящик зацепляют. И тянут.
Ставят на повозку к таким же ящикам. И Стефано деловито ходит вокруг.
Беспокоится.
Хоть кто-то беспокоится о ней, об Эве… и от радости становится легко-легко, настолько, что нить, соединяющая душу с телом истончается до крайности.
И Эва заставляет себя успокоиться.
Надо… после того Происшествия матушка строго-настрого запретила ей использовать дар. И правильно. Ведь могло бы повториться. И… и вовсе, к чему это?
