Это мой пересказ для того, кто уносится с ветром
Каждый раз и как пыль, вы таких никогда не видали.
Это всё для того, чья душа утонченней, чем свет, и
Кого ждут из рассвета в закат те волшебные дали.
Это просто слова, но для тех, кто хоть раз прикоснулся
К этим тихим, обветренным памятью грезам,
То покажется вновь осязаемым, стоит проснуться,
И затянет опять эта вечно живущая проза…
Вечерело. Всё в округе утопало в прохладной синеве: просторная поляна, близкий и таинственный лес, мерцающие далекие огоньки города Цетинье. За горой Ловчен потухали огненные блики заката, на востоке синела далекая стена Динарского нагорья. Казалось, что здесь может царить одна лишь безмятежность, что не место здесь застарелым тоске и сомнениям и что в любом случае такой вечер заглушит наболевшее.
В центре поляны – огромное поваленное дерево. Фантазия смотрящего легко превратит его в сказочного дракона.
На поваленном дереве сидел человек, рядом стоял другой. Видно было, что молчат они о чем-то непростом и надоевшем. Первый протер глаза и стал осматриваться: ему казалось, что закат пылает не только на западе, будто это умирающее сияние прокрадывается с четырех сторон света, как если бы разом уходили четыре Солнца.
Второй вздохнул с тоской.
– Так можно всю ночь просидеть, Велибор! С таким же успехом мы могли ожидать, когда из леса повалит всякая нечисть! – проговорил он в обычной своей манере, быстро и немного запинаясь. – Чего мы вообще здесь делаем?
Велибор опустил голову, он пытался разглядеть в траве, еле различимой в сумерках, жука-носорога, который неуклюже тащился по своим неотложным делам. Велибору представлялось, что сам он начинает уменьшаться до тех пор, пока не становится таким маленьким, что сможет поместиться на ладони. Он пробирается сквозь дебри луговых трав вперед, чтобы догнать насекомое и проследить его загадочный путь.
– Сейчас, Берт, скоро пойдем. Я же сказал, что давно здесь не был. Мне захотелось навестить эту поляну, только и всего, – размеренно произнес он, поворошил траву носком ботинка и, поняв, что жука не найти, грустно вздохнул.
– Только и всего? Вот это расклад! – Берт хлопнул себя по коленям. – Мы здесь почти час торчим! Ты за это время толком ничего не сказал! То молчишь и смотришь на землю, то вздрагиваешь, будто на тебя набросились!
Велибор медленно поднял голову и посмотрел на брата, стоявшего, положив руки в карманы джинсовой куртки. У него было выражение лица человека, сказавшего что-то важное. Карие глаза его смотрели за пределы Цетинье, короткие темные брови сдвинуты на переносице, губы упрямо сжаты.
– Что с тобой, Велибор? – Берт откинул назад русые волосы, которые свисали на его лоб, подобно бахроме. – Ты сам не свой в эти дни…
– Я просто жду.
Сталкиваясь с неопределенным и непонятным, Берт обычно хмыкал, качал головой или пожимал плечами. Сейчас он поступил так же. Так же, как многие, он старался не вникать в то, что принято считать ненормальным и бессмысленным, и, не утруждая себя раздумьями, демонстрировал с помощью незамысловатого языка тела неприязнь.
Велибор достал из кармана куртки смятый листок бумаги, расправил его, повертел в руках и с тоской посмотрел на жирный вопросительный знак в верхнем левом углу листа.
– Что это? – спросил Берт.
Велибор протянул было листок брату, но тут же остановился, аккуратно разорвал его и подкинул обрывки.
– Мое творчество, – тихо ответил он.
Берт грустно усмехнулся и посмотрел на уносимые ветром кусочки бумаги. Порхающие бумажные обрывки издали казались стаей ночных мотыльков.
– Столько вокруг этого творчества! Если тебе так хочется приобщиться к нему, то не проще ли изучать его, а не пытаться добавить лишнего?
– Я понимаю, что это может оказаться лишним, но я же еще ничего не сделал, Берт. Я пока ищу прореху, где бы мне поместиться.
Всё вновь стало умиротворенным, как если бы на небеса с земли возносилась колыбельная без слов и, возносясь, распространяла бы свой дурман по окрестностям Цетинье, проникая в умы уставших к ночи жителей.
Велибор встрепенулся и указал рукой в сторону леса. Берт прищурился, пытаясь рассмотреть объект, но, ничего не заметив, вопросительно посмотрел на брата.
– Вот, снова…
Берт насторожился, лицо его стало глуповатым и испуганным, как обычно, когда он настораживался, а настораживался он часто.
– Чего снова?
– Ничего, Берт, показалось, думал, что… она…
– Она? – взволновался Берт. – Кто она?
Он всматривался в мягкую пушистую текстуру леса, но ничего там не видел.
– Ладно, ничего, – махнул рукой Велибор.
С лица Берта сползла маска испуга, а в карих глазах его вспыхнула искра желания немного понять этого человека.
– Чего бы ты хотел, Велибор, больше всего на свете? – Берт поднял носком ботинка какую-то корягу и отшвырнул ее в сторону. Послышался мягкий шорох травы.
Велибор потянул себя за волосы и замер. Отвечая, он тщательно подбирал слова, будто всю жизнь ждал этого вопроса, но не находил времени отрепетировать ответ.
– Больше всего на свете я хотел бы оказаться на вершине вон той горы, сидеть там в лучах заходящего солнца и смотреть, как медленно и необратимо умирает совершенство…
Берт поднял короткие брови, отчего на высоком лбу образовалось несколько морщинок, и посмотрел на гору, отбрасывающую на Цетинье угрожающую тень.
– Только и всего? В такие моменты еще оркестра не хватает, наверное, – заметил он.
– И когда последний луч света коснется меня, – продолжал Велибор, завороженно смотря на гору, – я не хотел бы пожалеть о том, что слишком долго молчал. Каждой мысли – свое время…
– Эта гора, она же совсем рядом, до нее рукой подать, – удивился Берт. – Поднимись да посиди часок-другой на закате! Что тут сложного?
– Я не могу, – Велибор уронил голову на колени.
– Почему?! – Берт недовольно хмыкнул. – Ты всё усложняешь, как всегда!
Велибор предпринял попытку встать, но затекшие ноги не поддались.
– Это солнце, Берт, – сказал он, потирая икры ног, – даже оно кажется мне ненастоящим. Недавно я понял, что теряю чувство реальности. Я перестаю видеть этот мир, я не могу ничего ему оставить…
– Велибор, ты просто романтик, не нужно превращать себя в сумасшедшего.
Силуэт Берта слился с серостью близкого леса, и Велибор, отыскав взглядом брата, недовольно усмехнулся.
– Если я ничего не оставлю, Берт, значит, вся моя жизнь была напрасной!
– Возьми себя в руки! Всё это…
– Альберт, ты не понимаешь! Все эти «возьми себя в руки» ни к чему! Жизнь кажется мне слишком неправдоподобной!
– Что еще за «неправдоподобной», Велибор? – отпрянул Берт. – Я понимаю, что ты еще не привык к городу, к людям, к новой жизни… но ты сам сделал выбор, ты мог и не приезжать сюда!
