Держаться краха или новой эпохи
Двадцать один год. Таков возраст одного из великих людей в ведущей стране Фивия. Он – благородный, любимый многими стихиями за справедливость и холодный ум в любой ситуации, молодой человек. Парень умиротворенно сидел в беседке, свесив ноги вниз над серым водопадом Жизни. Маленькая мраморная постройка расположена посередине деревянного моста, концов которого не видно. Помимо него вокруг – лишь блеклые просторы и такое же небо. Вдалеке отчетливо видны линии горизонта. И больше ничего. Парень спокойно смотрел на струи и брызги падающей воды, растворяющиеся в дымку серых облаков. В этой призме маленьких капель виднелись разные картинки событий, отсвечивающие янтарным оттенком.
Сзади послышался плавный тон женского голоса:
– У тебя такой красивый «сон». Чуть воспоминаний, чуть мечтаний, чуть придумок. Не часто можно поговорить с такими личностями.
– Что ты говоришь? Я простой человек. – Парень не отвлекался от своего занятия.
– Да неужели? Звучит неубедительно. А что это за место? – она протянула свою руку в длинном рукаве сливового цвета через плечо молодого человека, указав на сменяющие друг друга изображения в облаках.
Тот в ответ хмыкнул непринужденно поделившись:
– Судя по твоей интонации ты прекрасно знаешь об этом месте. Ну ладно. Тогда я тоже сделаю вид, что ни о чем не подозреваю… – всем своим видом он постарался показать безразличие. – Когда-то, когда мне было двенадцать, я жил в корпусе городских кадетов. Это что-то вроде исправительного лагеря для детей из разных семей. Как богатых, так и бедных. Самому необычайно отчетливо видеть привет из прошлого. Но оно и вовремя – словно маленькое напоминание себе кое о чём.
Незнакомка убрала руку и сделала шаг назад.
– Слышала, что ты из бедной семьи, к тому же – немного не в себе.
– Откуда ты могла это слышать? – наигранно спросил молодой человек и обернувшись, увидел девушку в темном балахоне с пустым лицом: ни глаз, ни губ, ничего не было. Он на мгновение поднял бровь, затем слегка улыбнулся и продолжил разглядывать события говоря лишь о том, что было в корпусе: – О да. В какие-то моменты так и было. Не разговаривал, избегал людных мест. Кидал холодный или яростный взгляд ненависти и презрения. Неизвестно, о чем думал – явно грязный тип. Говорили о каком-то там диагнозе… По всем показаниям, у меня, было антисоциальное расстройство личности? – Одди усмехнулся. – Я жил в месте, где этика поведения была тем, что называется маской, прикрытием. Там иногда творились парадоксальные случаи. – Он дал волю себе еще больше посмеяться. – И я что? Должен был с такими людьми пересекаться? Иметь что-то общее? Хватало находиться в одном здании… Но сейчас, да, приходится не только существовать под одной крышей, но и… – парень помахал головой, словно сам не верил в то, что ему предстоит.
– Ты действительно ненавидишь их?
– Я? Ненавижу? – он продолжил с иронией в голосе: – Да кто они такие, чтобы тратить на них подобные эмоции? Тем более ненависть. Не смеши.
– Однако, как бы ты ни пытался скрыть, они были правы, когда говорили о ярости и презрении. До сих пор точишь на них зуб. Негаснущие проблески твоей побочной натуры тому доказательства. Смею признать, скрываешь ты свой недуг мастерски.
Парень повернулся к собеседнице боком, с показной легкостью уперся на одну руку, а другую положил на только что согнутое колено. Посмотрел на нее с прищуром и мягко улыбнулся.
– Раскусила, но немного не верно излагаешь догадку. Я испытываю к ним гневное величие. И «проблески» тут ни причем.
– В чем же по-твоему разница между презрением и величием? Между яростью и гневом? Разве для обиженного мальчика внутри тебя это не одно и то же?
– Будто ты сама не знаешь – есть ли разница между данными понятиями или нет. Зря ты меня допрашиваешь. Именно мое «Второе Величество» неспроста избрано голосами существ. Я заслужил их доверие. И имею право вести себя так, как считаю нужным. Все честно. Могу сказать, что мне в существах не нравится лишь то, что вызывает тьму внутри других. А более, я не собираюсь свои намерения по отношению к виновникам, обсуждать в пустословных диалогах «за чашечкой чая» с кем-либо, – подмигнул Одди девушке, вернув взгляд снова вниз на события в дымке, и добавил: – Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы выдернуть всё убогое этого мира и, если что-то останется, запихну туда, где оно будет нужно.
– Бред какой, – леди будто решила спровоцировать парня, – ты не сможешь. Тем более, когда находишься в моих руках.
– Еще посмотрим… Погоди-ка, – чуть напрягся тот. – Разве тебе не следует выпустить меня?
– Как, Одди? Ты мертв.
– Нет-нет-нет, – он попытался сдержать усмешку. – Я о тебе наслышан. Голову мне не морочь и выпусти из обморока. Я же чувствую, как мое тело лежит на травке под деревом – наполовину в тени. И солнце чертовски греет мою правую сторону: ухо, лицо, руку, ногу… Неприятно.
Девушка от души посмеялась.
– Не этого я ожидала услышать. Уж очень рассчитывала, например, на крики сожаления о том, что мало пожил. Почему ты не веришь моим словам?
Одди съязвил, проигнорировав вопрос:
– Жалею лишь о том, что начал с тобой беседу. Она стала затягиваться.
– Неужели ты все-таки чувствуешь от меня опасность? Или действительно не терпится куда-то сбежать? Так рьяно хочешь выпутаться отсюда, даже не имея полного представления об этом месте? – девушка снова не получила ответа. – Ладно. Расскажи мне еще что-нибудь, тогда отпущу.
