Вступление
Россия, XXI век.
Её лицо неотразимо,
Но как же тянет
Страшной силой
Её открыть и обозреть!
Я при болезни,
Вечер в полоне,
Главой склоняяся в поклоне
Над ноутбуковой доской,
Делюсь и грустью, и тоской,
А ваш рабочий день на склоне.
Рассказ один. Сюжет простой.
И в нём диковины не меньше,
Чем в клипах звёзд красивых женщин,
За то ручаюсь слов игрой!
***
Глава первая «Иван Гусаров»
И всё одно, и всех бомбят,
Ругают в дышло не то в уши.
Им наш расклад совсем не нужен,
Они по-старому корпят
И молодёжь гнобят за дурость —
Ох, это племя стариков!
Таких видал, трудясь в охране,
На службе, что работает в пожаре,
В театре драмы, во дворце,
На улице, за стойкой бара,
На крыльце!
Средь ветеранов ВДВ,
Учителей, врачей, таксистов,
Везде знакомы мне те лица.
В своей они не пали славе,
На поколенье взгляд кося.
Почёт отцов не увидали,
Но заморочились едва ли,
В обхват гребя священной бранью,
На кухне молодых клеймя.
А между тем в лихое время
Капитализма и Бродвея
На новый лад спешит развеять
Печаль их и тоски ударов:
Выпускник МГИМО Иван Гусаров.
Его судьба проникнет в душу,
Таким, как он, кусок не нужен.
Ему хоть божий зной, хоть стужа —
Он из России ни ногой.
Что делать там, где есть покой? —
На лщёных ликах заграницы
Глядеть в упор и падать ниц
Пред густо выкрашенной хной?
К тому ж не сноб, и шёлк столиц
Его совсем не привечал,
И потому Москвой дивиться —
Всея Руси красой девицей —
Наш Ванечка, увы, устал.
Покинул родненький причал,
Схватил нажитый рюкзачок,
Деньжат вложил на счёт-карман,
Рванул в неведомый туман.
Заделом красный взял диплом,
Затеял дело не то спор,
Что сможет век прожить
Без стольна града,
Без светских раутов и вечеров,
Бомонда близкого кругов,
Домов торговых, бирж и богаделен.
Своей звезде он будет верен.
Узнает толк, взведёт мосты,
Подымет знамя для народа.
Его пленяла та свобода,
Что без слюнявых струйных чувств.
Он вспомнил город Златоуст,
Что посещал в далёком детстве,
Опорный край привлёк – Урал;
Привлёк Алтай и камчадал,
Сибирской житницы простор;
Привлёк Архангельск, беломор;
Там – Китеж-град, тут —
Лукоморья волость.
Про Ваню, должно бы,
Затеять повесть…
Отобразив его черты,
Усугубив страстей углы,
Конфликты классов, поколений
Преподнести без всякой лени…
Но разве б был так знаменит Онегин,
Не будь совьён поэзией ветвей?..
Так муза шепчет… мы за ней!
***
Глава вторая «Портрет»
Главой второю края не почать,
Герой пустился в приключенье!
Но разве можно отпускать его
Без строгости сухого мнения?
Как наш читатель?
Скажет: где портрет?
А нам не к спеху иглы осуждения.
К тому же наш Иван не гневный гений,
Что рушит за собой мосты.
Имел в запасе лет с шести
Привычку к частым обновлениям.
И потому в деньки полетние
Обрёл окрестности Москвы,
Запечатляя нить в узлы,
Связал толково представление:
Как поднимались русские селения
По брегам Волги и Оки,
Как зов дубравы кучерявой
По мере глубины снегов
Переходил в таёжный рёв,
А камень становился мшистым;
Как отсекалися поля, не данные
Чащобам на съедение,
И там, везде, где топоров и кос
Являлось пение, —
Рождался лик монастыря;
Как в этой вольности, в кругу слобод,
Бутились вековые стены,
Дружины слушались господ,
Но лета помнят и измены —
И реки крови, и монгольский слёд,
И крепостной как насаждался гнёт;
И как взойдя очей жар-птица,
Над Русью правила столицы,
Ведя в бои богатырей
С просторов родины своей.
Предстали взорам перестройки.
Иван ловил холсты эпох.
И если годы школы знали
Четвертные тройки
Алгебраических трюков,
То уж нигде не подводила
Гуманитарная Ивана стать:
Умел он точечно попасть
Своим суждением —
Где воды принимают вилы,
Когда бежит младая страсть
По историческим могилам.
Недюжим, может быть, умом
Он от природы оснащён,
Но тот блажен и тот прощён,
Кто меж талантов в благодетель
Свои труды упорством метит.
И знает всяк Ивана друг,
Что вечно полн его досуг.
Познанье прямо в корнь вещей
Его ведёт, как взмах пращей, —
И там, где жёлудь упадёт,
Пустив плетистый оборот,
В породу хватко углубится.
А путь терновый Ване снится.
Так с самых ранних было лет.
Он сам принял судьбы обет.
Занятье САМБО укрепляло
Его упорственную ртуть,
А там, где не дано согнуть,
Разил по принципу кинжала.
В скрижалях памяти завет
Его непраздного взросления,
Где каждый акт – своё прозрение:
Борьба – то древний путь единоборца;
Наука – логика и суть времён;
А вместе с тем другая ипостась,
Другая мука, которой был
Он награждён, —
Ничем другим не уступала.
И завершая слов портрет,
Вручаю к образу Ивана
Палитру красок, кисть, мольберт.
***
Глава третья «Кавказ»
Творец не дремлет ни на миг,
Он бдит под парусом, крылаты
Его мечты, но крепость в латах
Хранит его цветущий верть,
Как песни Бояна, застенок твердь.
Творец, пусть самый даровитый,
Воспрявший мудростью отцов,
Делам не доведёт концов,
Какой бы ни был плодовитый;
Лишь тем творениям ударить в цветь,
Что мастер вёл под ясность цели.
И чтобы ни были напрасны
Скитанья в поисках пути,
Иван намерил впереди
Себе задачи над прекрасным.
И лиры бег в страну теней
Открыли горы. Богатей
О них сказанья, гимны, вести;
Прибыл Иван – Кавказ в том месте.
***
Военный, было, полигон
В наименованном ущелье
Хранил когда-то беглецов,
Питаемых надеждой мщенья.
В сени суровый горный край
Восстаний пылких за свободу,
Им каждым племенем отдай
Орлят, воспитанных по роду
Законам веры. И в чести
Блюстителей обычаев вражды.
И в том ущелье укрывались
Мятежники, чей дух – война:
Будь то отпор с Невы царю
Иль феодаловой неволе —
От брата по единой доле —
Владычествующему над тобой.
Ущелье помнит много сказов:
Одни из них забыты сразу;
Другие – поэта пылкою душой
Воспеты – властвуют над временем,
И как бы вновь помолодели
С чеченской «первой» и «второй».
О мой герой! Один ли, с кем-то?
Он в том ущелье незабвенном
Застыл и думой бередит,
А перед ним земля дрожит
Разрывом оползней и селей.
Заставами ковчеги сели:
Другого выхода им нет —
В ущелье том держать запрет!
Ивана мы на миг забыли,
Стрелой полёта отпустили,
Творя по соколу куплет.
А он уже отбросил стразы
Столичной жизни, и спецназу
На год служивый предался.
И горы, словно поднося,
Его одаривали лихо:
Стеречь в курумнике бандита,
Ползти козлиною тропой;
Следить за государевой чертой
И поминать того пиита,
Что горца славил, и кинжал
Внимал в сопернический дар.
Луна, он видел, к небосводу
Взошла из дальних мглистых туч,
Уже её сакральный луч
Окрасил каменные своды…
И кручи горные породы
В зловещей тайной тишине
Внушали молча о вине,
Творимой русскими, – раздором,
Врезавшим в горы, и к годам,
Точащим кровию от споров.
Но стихам
Не обуздать всего простора
И смысла шествия по головам.
То было в том суровом быте:
Нанизать горную обитель
С надёжной верой в идеал
Своих порядков. И в орбите
Держать своих подвижных плеч:
Кнутом и пряником стеречь,
Не допуская чувств обмана
И бегств к стамбульскому султану.
В турецкой видя западне
