Посвящается моему любимому внуку Андрею!
XIV век. Испания. Севилья. Этот средневековый город стал знаменит тем, что в нём обитал дон Жуан Тенорио. Этот кавалер принадлежал к одной из самых знатных фамилий города. Был другом детства короля Испании, Альфонса XII.
В своём кругу он слыл заносчивым эгоистом и коварным искусителем. Обладая смазливой внешностью и неуёмной велеречивостью, он был непревзойдённым мастером в искусстве обольщения представительниц прекрасного пола. При этом его нисколько не трогал тот факт, что его безнравственные поступки навлекали на несчастных женщин позор и бесчестие.
Ловеласа, не знавшего берегов, пытались проучить. Однако многочисленные поединки ни к чему не приводили. Дон Жуан был искусстным фехтовальщиком и, из всех дуэлей и схваток, неизменно выходил победителем. При этом, скандальная слава его только множилась.
На дона Жуана пытались жаловаться королю. Но король оставлял эти жалобы без внимания. Он покровительствовал другу своего детства.
И случилось так, что этот записной ловелас однажды влюбился. И чувство это оказалось не мимолётным, а настоящим. Он встретил ту единственную, которая запала в его чёрствое сердце. Дон Жуан видел её всего один раз, и то при драматических обстоятельствах. Но этого было довольно. С тех пор он потерял покой. Ему опостылела его пёстрая, суетная и никчемная жизнь. Он, вдруг, остро осознал, что только с ней, он будет счастлив по-настоящему.
Он отправился на поиски своей возлюбленной. Искал по всей Испании. А она велика. Поэтому поиски эти напоминали погоню за призраком…
Испания. Середина XIV века. Эпоха развитого феодализма и расцвета святой инквизиции…
Время подходило к полудню. По узкой улочке Севильи шёл высокий священник – францисканец. Одет он был в длинную рясу, опоясанную на атлетичной талии верёвкой с традиционными тремя узлами. Чуть наклонённую вперёд, благочестивую голову его покрывал глубокий капюшон. В ухоженных руках – чётки. Он был бы совсем не заметен, если бы не его рост и телосложение. Под духовными одеждами, несмотря на внешнюю смиренность, угадывалась пружинистая сила атлета. И вооружён он был не только словом божьим, но и армейским ножом, который был спрятан под рясой, и с которым он никогда не расставался в своих опасных путешествиях.
Неожиданно за его спиной послышался плеск жидкости и резкий вопль. Вслед за этим раздался грубый мужской смех. Монах оглянулся и увидел обычную, для цивилизованного европейского города тех времён, картинку. На роскошную шляпу записного франта, с грозной шпагой на боку, откуда-то сверху, беспечно выплеснулось содержимое ночного горшка. Негодующий кавалер, по началу, ринулся было к двери, с горячим намереньем наказать тех, кто наверху, за неучтивость к своей персоне. Но новый взрыв хохота здоровых мужских глоток, охладил его неистовый порыв прямо на пороге дома. Он остановился в нерешительности. Ведь вполне могло случиться так, что в дом он войдет добровольно и на собственных ногах, а обратно его уже вынесут ногами вперёд. Такая перспектива его не устраивала. Кавалер, немного пораскинув своими негодующими мозгами, заходить в дом передумал. Стряхнув с роскошной шляпы остатки содержимого ночного горшка, он, в сопровождении стайки заинтересованных зелёных мух, гордо зашагал дальше. Возможно, на свидание к своей возлюбленной, или ещё куда.
Священник усмехнулся и теперь, время от времени, тоже стал посматривать вверх. Когда он поднимал голову, то яркое солнце на мгновенье освещало чеканные черты его молодого, мужественного лица. Этот странноватый служитель культа был путешественником во времени, Глебом Дроновым.
Академические круги Центра хронопутешествий забросили его в цивилизованную, средневековую Европу с тривиальной, на не просвещённый взгляд, целью: фиксировать на нанокамеру любые бытовые мелочи и детали той эпохи. Сюда относились люди и лошади, костюмы и шляпы, ботфорты и башмаки, каблуки и пряжки, шпоры и пуговицы и ещё много чего. Ведь всем известно, что мелочей, для серьёзной исторической науки, не бывает…
Причём, его шеф, Год Веков, строго-настрого предписал своему подопечному только наблюдать, и, ни в коем случае, не вступать в контакт с местным населением. Хотя, Дронов и мог свободно общаться на местном диалекте. Не зря же лингвист потратил на него аж целых две недели.
Глеб снимал и записывал всё подряд. Нанокамера обладала гигантской памятью и умопомрачительной разрешающей способностью. Она была прикреплена к его груди и выглядела, как капелька росы, совершенно не привлекая внимания любопытствующих глаз.
Слуга господен, не спеша, прошёл ещё несколько десятков шагов, не забывая поглядывать вверх. Сюрприз от ночного горшка ему был бы ни к чему.
Неожиданно, ему перегородил дорогу солидный господин. Это был человек средних лет, с лихо закрученными усами, щегольской бородкой, круглым брюшком и внушительной рапирой на боку. Его сытое лицо светилось подобострастием. Сразу было видно, как он трепетно относился к слугам божиим.
– Падре, простите меня, раба божьего, за то, что отвлекаю вас от высоких помыслов божьих.
Тут же, не дав ответить удивлённому священнику, торопливо представился:
– Меня зовут Санчо Падос. Я начальник местной тюрьмы.
Глеб остановился, и неохотно буркнул из-под капюшона:
– Слушаю тебя, сын мой.
– В моей тюрьме содержится очень опасная преступница. Эту заблудшую овцу из стада божия надобно исповедать и сделать отпущение грехов перед тем, как душа её пройдёт очищение огнём.
Беззаботно перекрестился.
– А к справедливому очищению огнём грешной души её, милосердно приговорила святая инквизиция.
Угодливо заглянул в глаза Глебу.
– Не могли бы вы, отец мой, совершить сие таинство?
Святой отец полюбопытствовал:
– Кто она, сын мой?
Дон Санчо оживился:
– Она ведьма, отец мой. Матёрая ведьма! Даром, что фурия эта совсем молодая.
Бойко указал перстом в сторону городской площади.
– На площади уже полным ходом идёт подготовка к очищению её заблудшей души.
Молитвенно сложил руки.
– Я рад за грешницу. Скоро душа её предстанет перед господом, чистой и светлой, как у ангела!
Площадь падре не интересовала. Его интересовала, приговорённая к сожжению, несчастная затворница тюрьмы жизнерадостного дона Санчо.
– Сколько ей лет?
– Восемнадцать, отец мой.
Святой отец иронично усмехнулся.
– Действительно, очень матёрая преступница.
Посмотрел прямо в маленькие, маслянистые глазки главного тюремщика.
– В чём вина её?
Дон Санчо поднял глаза к небу.
– О, на её душе тяжкий грех.
– Какой?
– Она лечила людей разным зельем!
