Санта-Круз, 24 июня 1953 года
Жан-Люк подносит бритву к щеке, рассматривая свое отражение в зеркале ванной комнаты. Поначалу он не узнает себя. Остановившись с бритвой, застывшей в воздухе, он вглядывается в свои глаза, не понимая, в чем дело. Теперь в нем появилось что-то американское. Это заметно по его здоровому загару, белым зубам и чему-то еще – но он не может определить, чему именно. Может, дело в том, как уверенно он держит подбородок? Или в том, как улыбается? Так или иначе, ему это нравится. Американские черты – это хорошо.
Он возвращается обратно в спальню с обмотанным вокруг талии полотенцем. Какое-то темное пятно на улице привлекает его внимание. За окном он видит «Крайслер», который движется вверх по дороге и останавливается за дубом, прямо перед его домом. Странно. Кому надо приезжать сюда в семь утра? Погрузившись в свои мысли, он не сводит глаз с машины, но запах масла и теплых блинчиков, доносящийся снизу, зовет его завтракать.
Он входит на кухню и целует Шарлотту в щеку, треплет сына по волосам в знак приветствия. Бросает взгляд в окно и видит, что машина все еще там.
С водительского сиденья вылезает долговязый мужчина, вытянув шею, он оглядывается вокруг – прямо как пеликан, думает Жан-Люк.
С пассажирского сиденья выходит коренастый мужчина. Они направляются к дому.
Звонок в дверь нарушает утреннюю тишину. Шарлотта поднимает голову.
– Я открою.
Жан-Люк уже направляется к выходу. Снимает цепочку и открывает дверь.
– Мистер Боу-Чемпс? – спрашивает человек-пеликан без тени улыбки.
Жан-Люк рассматривает его: темно-синий костюм, белая рубашка и плоский галстук, высокомерный взгляд. Обычно он не обращает внимания, когда его фамилию произносят неправильно, но почему-то сегодня утром его это особенно задевает. Может потому, что на его пороге стоит какой-то мужчина.
– Бошам, – поправляет он. – Это французская фамилия.
– Мы знаем, что она французская. Но мы ведь в Америке.
Глаза человека-пеликана сужаются, когда он переступает порог в своих блестящих черных ботинках. Он заглядывает за плечо Жан-Люка, его шея хрустит, когда он поворачивается и наклоняет голову набок, чтобы посмотреть на навес, под которым припаркован их новенький «Нэш 600». Одна сторона его рта кривится.
– Я мистер Джексон, а это мистер Брэдли. Мистер Боу-Чемпс, мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
– О чем? – спрашивает он, стараясь подчеркнуть свое удивление, но его голос звучит фальшиво – на октаву выше, чем нужно.
До входной двери доносятся стук тарелок, которые ставят на стол, легкий смех сына. Знакомые звуки отдаются эхом, и Жан-Люку они кажутся давно забытым сном. Он закрывает глаза, цепляясь за исчезающие очертания. Крик чайки возвращает его в настоящее. Сердце гулко бьется под ребрами, как пойманная в клетку птица.
Коренастый мужчина, Брэдли, наклоняется вперед и понижает голос:
– Вы ведь попали в окружную больницу шесть недель назад после автомобильной аварии? – Он вытягивает шею, словно надеясь таким образом собрать информацию о том, что происходит в этом доме.
– Да. – Пульс Жан-Люка становится чаще. – Меня сбила машина, она слишком резко выехала из-за угла. – Он замолкает, переводя дыхание. – Я потерял сознание. – Жан-Люку приходит на ум имя доктора – Висман. Он засыпал Жан-Люка вопросами, когда тот только начал приходить в себя, когда его сознание еще было затуманено.
– Как давно вы живете в Америке? – спросил он. – Откуда этот шрам у вас на лице? Вы родились всего с двумя пальцами на левой руке?
Брэдли кашляет.
– Мистер Боу-Чэмпс, мы хотели бы, чтобы вы проехали с нами в здание городского муниципалитета.
– Но зачем? – Его голос хрипит.
Они стоят так, будто держат его в осаде, заложив руки за спину и выпятив грудь вперед.
– Нам кажется, будет лучше обсудить это там, а не здесь, у вас пороге, на глазах у соседей.
Скрытая в этих словах угроза заставляет все внутри Жан-Люка сжаться в комок.
– Но что я сделал?
Брэдли поджимает губы.
– Это всего-навсего предварительное расследование. Мы могли бы обратиться за помощью в полицию, но на раннем этапе мы бы хотели… Мы хотим напрямую прояснить факты. Я уверен, вы все понимаете.
«Нет, не понимаю! – хочется кричать Жан-Люку. – Я не знаю, о чем вы говорите».
Но вместо этого он соглашается и тихо бормочет:
– Дайте мне десять минут.
Захлопнув дверь прямо перед их лицами, он возвращается на кухню.
Шарлотта кладет блинчик на тарелку.
– Это был почтальон? – спрашивает она, не поднимая глаз.
– Нет.
Она поворачивается к нему, хмурится, на лбу у нее залегает тонкая морщинка, ее глаза сверлят его.
– Два следователя… Они хотят, чтобы я поехал с ними и ответил на несколько вопросов.
– Насчет аварии?
Он отрицательно качает головой.
– Не знаю. Я не знаю, чего они хотят. Они не говорят.
– Не говорят? Но они должны. Нельзя же просто так просить тебя поехать с ними, не объяснив зачем.
Она бледнеет.
– Шарлотта, не волнуйся. Думаю, мне лучше сделать так, как они говорят. Понять, в чем дело. Это всего лишь допрос.
Их сын перестает жевать и смотрит на них, слегка нахмурившись.
– Я уверен, что скоро вернусь.
Голос Жан-Люка звучит фальшиво, как будто кто-то другой произносит эти слова утешения.
– Не могла бы ты позвонить в контору и сказать им, что я задержусь?
Он поворачивается к сыну:
– Хорошего дня в школе.
Все замирает. Будто затишье перед бурей. Мужчина быстро поворачивается и выходит из кухни. Непринужденно. Он должен вести себя непринужденно. Это всего лишь формальность. Что им вообще может быть нужно от него?
Десять минут. Ему не хочется, чтобы они снова звонили в дверь, поэтому он бежит в спальню, открывает ящик шкафа и смотрит на свои галстуки, которые свернулись в нем, как змеи. Достает синий в крошечную серую крапинку. Внешний вид очень важен в такой ситуации. Жан-Люк берет куртку и спускается с лестницы.
Шарлотта ждет его у входа на кухню, прикрыв рот рукой. Он убирает ее руку, целует холодные губы, смотрит в глаза. Затем кричит:
– Пока, сынок!
– Папочка, пока. Скоро увидимся!
– До встречи, крокодил.
Его голос дрожит, и ему снова не удается попасть в нужную октаву.
