По-утреннему серое небо едва расцветало первыми красками, обещавшими на редкость погожий летний день. Солнце простирало первые лучи и, словно мать, ласкающая младенца в колыбели, гладило каждый зеленый лист, каждый раскрывающийся навстречу бутон и любовалось отражением в каплях кристально чистой росы.
Город постепенно просыпался. По неровным мостовым, скрипя и дребезжа, катили повозки, запряженные сонными быками. Троица бедно одетых смешливых девушек, подшучивая друг над другом, направлялась в сторону рынка, толкая перед собой тележки, нагруженные овощами, фруктами и зеленью. Группа мужчин разного возраста с мотыгами на плечах проводила молодых торговок тоскливыми взглядами и продолжила путь к воротам, чтобы за чертой города попытаться найти работу у одного из крупных фермеров. Малыш гнался за собакой, полируя плиты мостовой босыми ногами. На улицах, где жили богачи, заспанные служанки с видимой неохотой вытряхивали половики и развешивали для просушки свежевыстиранное постельное белье.
За утренними заботами мало кто обратил внимание на двух чужеземцев, вошедших в это утро в Тхорас через северные ворота – начавшую разрушаться арку с заостренным сводом. Кожа новопришедших была белее кожи тхорасийцев. Такая бледная, будто долго не знала солнца. Женщина, едва передвигая ноги, несла на руках крошечный копошащийся сверток. Ее длинную юбку неопределенного цвета покрывали пятна запекшейся крови. Она шла чуть позади черноволосого спутника, который даже не оборачивался, чтобы удостовериться, следует ли женщина за ним. Губы чужеземца были плотно сжаты, лоб прорезали глубокие морщины. Во всей его фигуре чувствовалась какая-то напряженность. Измученная женщина с опаской поглядывала на немногочисленных людей, попадавшихся навстречу, и все крепче прижимала к себе младенца.
– Эй, вам помочь? – спросила полная краснощекая старуха с корзиной еще трепещущейся рыбы в руках.
Она поставила корзину на землю и приблизилась к путникам.
– Ой, младенец, – проворковала торговка рыбой, вытягивая шею, чтобы разглядеть ребенка. – Совсем крошечный. Недавно родился?
– Сегодня ночью, – уточнила новоиспеченная мать и тут же замолчала, поймав встревоженный и предостерегающий взгляд супруга.
– И ты уже на ногах и в пути? – охнула старуха, которую все знакомые звали тетушкой Мират.
– Обстоятельства, – коротко бросил мужчина. – Не могли же мы остаться ночевать в лесу, кишащем хищниками.
Резкий голос, неизвестный акцент, недружелюбный вид – тетушке Мират сразу не понравился чужак. Тяжелый взгляд карих глаз словно пригвоздил ее к земле. Но молодую женщину было жаль.
– Так я могу вам помочь? – вновь спросила она. – Я тут недалеко живу, передохните у меня. И еда найдется.
Женщина умоляюще посмотрела на супруга, который явно колебался. Вот так просто доверять людям – не в его правилах. Но писк, раздавшийся из тряпичного свертка, заставил принять решение.
– Хорошо, – выдавил он словно против воли, – только у нас нечем заплатить.
Тетушка Мират отмахнулась с улыбкой, подобрала корзинку и пошла вперед, указывая путь.
– Мой сынок – рыбак, – болтала она. – Еще солнце не взошло, а он уже на берегу. Все мечтает выйти в море и отправиться далеко-далеко, да нет в Тхорасе такого судна, которое сможет переплыть Большие Воды. Корабли торговцев-то ходят как можно ближе к берегу, а когда и на мель сядут. Вот и говорю, не построили еще такого корабля, чтобы доплыть до неведомых земель. Поди, нигде такого нет.
Она осторожно глянула на чужеземцев:
– Или, может, вы такой видели?
– Нет, – отрезал мужчина.
– То-то и оно, негоже простым людям уподобляться богам и ходить по воде, хоть и на огромной лодке. Лучше б свою лодчонку подлатал – того и гляди потонет. А говорят, другие люди приплывали из-за Больших Вод. У них было по три руки и глаза выпученные, как у рыб, – тетушка Мират кивнула в сторону корзинки.
– Слабо верится, – процедил чужестранец, жалея, что не отказался от предложения глупой назойливой старухи.
– И то правда, – кивнула торговка, – каждый знает, по ту стороны Вод нет других людей. Вообще нет никакого «по ту сторону». Только вода, и больше ничего.
Они подошли к маленькой безобразной хижине, неумело сложенной из обломков крупных камней. Дверной проем зиял пустотой, приглашая войти любого, кто проходил мимо. Ни ограды, ни двора – не было ничего. И по взгляду незнакомки тетушка Мират поняла, что та привыкла к другой жизни. Но молодая женщина тепло улыбнулась старухе и вошла. На земляном полу валялась пара истертых прямоугольных половиков грязно-соломенного цвета, видимо заменявших хозяевам постель.
– Вон очаг, там котелок – нагреете воды. Сковородку помой, я оставлю немного рыбы. Соли, правда, нет, но уж как-нибудь так…
– Спасибо тебе, – сердечно поблагодарила женщина, осторожно опуская драгоценный сверток на один из половиков.
– Вы устраивайтесь, а я пойду на рынок, пока рыба не протухла, – заявила тетушка Мират, снова пытаясь разглядеть младенца из-за спины матери.
– Оставишь в доме незнакомых людей? Первых встречных? – криво усмехнулся мужчина.
– Так у меня и двери нет от людей запираться, – засмеялась добрая старуха. – А хоть бы и была, украсть все равно нечего.
В глазах чужеземца читался какой-то невысказанный вопрос, а тетушка Мират была далеко не такой глупой, какой казалась или хотела казаться. Она не знала, от чего или от кого бегут эти люди, но чувствовала окружающий их ореол страха, как бы тщательно они его ни прятали. Даже к мрачному мужчине она начинала испытывать симпатию.
– Каких богов здесь почитают? – наконец решился спросить мужчина.
– Великую Мать, – просто ответила Мират, внимательно вглядываясь в бесстрастное лицо.
Когда она вышла, мужчина шумно выдохнул, опустился на пол и закрыл лицо руками.
– Кто это – Великая Мать? – робко поинтересовалась жена.
– Тхор. Здесь приносят в жертву людей, Атаана.
***
Атаана спала, свернувшись калачиком на грязном половике и прижимая к себе младенца. Дасар, ее муж, сидел рядом, погрузившись в мрачные мысли. Он снова и снова вспоминал крики людей, топот конских копыт, звук падающих тел и запах горящей плоти. Он представлял, как огонь пожирает красивые бревенчатые дома с узорчатыми наличниками, веранды с деревянными колоннами и высокими ступенями, покатые крыши с флюгерами в виде мифических животных. В каждом доме, что построили Дасар и его люди, в каждом резном кружеве забора жила его душа. Какая же ее часть была предана огню, а какая находилась сейчас в этой убогой комнате? Как много осталось от нее? Он посмотрел на свои руки. Пустые руки, привыкшие держать инструменты, которые становились продолжением его собственных пальцев. Дасар устало потер лицо ладонями и прислонился плечом к стене, надеясь уснуть.
